Квартира в Париже - Люси Фоли

Следующая комната похожа на комнату Мими. Темные стены. Большие черно-белые зловещие гравюры на стенах – на одной изображена странная женщина с пустыми глазницами, – много серьезных книг на книжной полке. Проигрыватель с кучей винила. В проигрывателе, пластинка: «Йе-Йе-Йес»: «Это блиц!»

Я подкрадываюсь к окну. Оказывается, у Мими открывается прекрасный вид через двор на гостиную Бена.

Я вижу его стол, диван. Любопытно. Я вспоминаю, как она опрокинула бокал с вином, когда я говорила о Бене. Мими что-то скрывает, я знаю.

Открыв шкаф, я роюсь в ящиках с одеждой. Ничего примечательного. Все так аккуратно, вылизано. Но проблема в том, что я не знаю, что ищу, и подозреваю, у меня не так много времени, прежде чем Виктор спохватится, почему я так задержалась.

Я опускаюсь на четвереньки и шарю под кроватью. Моя рука нащупывает что-то похожее на ткань, в которую завернуто нечто твердое, может, кусок древесины. Видимо, мне удалось найти кое-что важное. Я хватаю все это, придвигаю к себе. Откинутый кусок серой ткани обнажает беспорядочную груду полотен, изрезанных и разорванных на части.

Я внимательнее присматриваюсь к материалу. Это серая футболка «Акне», совершенно такая же, как и те, что лежали в шкафу Бена. Я уверена, это одна из его футболок. Она даже пахнет так же, как и остальная одежда в его шкафу. Почему Мими хранила свои картины в одной из футболок Бена? Что еще важнее: почему у нее вообще одна из его футболок?

– Джессика? – зовет Виктор. – Все о’кей, Джессика?

Черт. Похоже, он приближается.

Я как можно быстрее пытаюсь свести воедино все части. Это все равно, что собрать запутанный пазл. Наконец-то я собрала достаточно элементов, чтобы разглядеть картинку. Я отхожу назад. Сходство действительно сильное. Ей даже удалось запечатлеть его улыбку, которую другие назвали бы очаровательной, но по мне, это улыбка мерзавца. Вот он, прямо передо мной. Бен. Такой же, как в жизни.

За исключением одного ужасного, ужасающего различия. Я смотрю на холст и прикрываю рукой рот. Его глаза проколоты.

– Джессика? – зовет Виктор. – où es-tu[71], Джессика.

Я добавляю еще одну деталь. Господи. Есть даже полотно, где он лежит и – господи правый, в таком положении, в котором лучше его не видеть. И у каждой картины глаза изрезаны, пробиты или вырваны.

У меня было ощущение в нашу первую встречу, что Мими лгала о том, что не знала его. Я заподозрила, что она что-то скрывает, когда в квартире Софи Менье ее бокал с вином упал на пол. Но ничего подобного я не ожидала. Эта картина с обнаженной натурой является какой-то подсказкой, – она на самом деле хорошо знает Бена. И питает к нему достаточно сильные чувства, раз рвет эти картины: эти разрезы на ткани можно сделать только чем-то острым.

Я встаю, и в этот момент происходит странная вещь. Как будто вся комната приводится в движение. Стоп. Я иду, стараясь держаться за тумбочку. Я моргаю, пытаясь побороть головокружение. Отхожу, но это происходит снова. Когда я стою, пытаясь сохранить равновесие, мне кажется, что земля уходит из-под ног и все вокруг меня сделано из желе, стены сдвигаются внутрь.

Пошатываясь, я выхожу из спальни в коридор. Мне приходится идти с вытянутыми руками, чтобы не упасть. А потом в конце прохода появляется Виктор.

– Джессика, вот ты где. Что ты тут делала? – Он идет ко мне по темному коридору. Он улыбается, и его зубы очень белые – как у настоящего вампира. Мой единственный выход – пройти мимо него; он стоит на моем пути. Даже с моим мозгом, расплавленным до сиропа, я знаю, что это такое. Ты не можешь работать в двадцати разных одинаково дешевых барах и не знать, что это такое. Напиток, который предложил тебе какой-то парень, халява, котораявсегда выходит боком. О чем, черт возьми, я думала? Как можно было так глупо попасться? Это всегда симпатичные, на первый взгляд безобидные, так называемые хорошие парни.

– Что, твою мать, было в том напитке, Виктор? – спрашиваю я.

А потом все погружается во тьму.

ПОНЕДЕЛЬНИК

МИМИ

Четвертый этаж

Утро. Я сижу на балконе и смотрю, как рассветные лучи подсвечивают небо. Сигарета не помогла мне расслабиться, я лишь стала еще более нервной. Я чувствую… чувствую себя так, словно заперта в ловушке собственного тела. Будто я хочу вырваться наружу. Тушу сигарету в засохшем растении юкки – его купила Камилла пару месяцев назад и залила водой.

Я выхожу из квартиры, а затем бегом спускаюсь по винтовой лестнице в cave, стараясь никого не встретить на пути. После вчерашней вечеринки здесь полно мусора: разбитые бокалы, пролитые напитки, ведьмины шляпы и трезубцы дьявола. Обычно мне больше нравится здесь, внизу, в тишине. Но прямо сейчас мне даже здесь неуютно. На полке я нахожу свой велосипед. Его «Веспа» до сих пор стоит там, у стены.

Я не… не могу… смотреть на нее.

Он всегда ездил на этой «Веспе». Я хотела узнать о его жизни, хотела уехать за ним в город, посмотреть, куда он ходит, чем занимается, с кем встречается, но это было невозможно, потому что он везде ездил на своем скутере. Поэтому однажды я спустилась в cave и проделала острым лезвием для резки холста маленькую дырочку в колесе. Так лучше. Он не сможет пользоваться скутером несколько дней. Я сделала это исключительно из-за любви к нему.

В тот день я видела, как он ушел пешком. Мой план сработал. Я отправилась за ним, прошла следом в метро и села в следующий вагон. Он сошел в отстойной части города. Какого черта Бен там забыл? Он расположился в какой-то грязной забегаловке. А я притаилась в кальян-баре через дорогу, заказала кофе по-турецки и попыталась смешаться с толпой старичков, которые попыхивали своим табаком с ароматом розы. Бен толкал меня на поступки, которые в обычной жизни я бы не совершила, размышляла я. Он вселял в меня смелость.

Минут через десять или около того к нему подошла девушка. Высокая и худая, с капюшоном на голове, который она сняла, когда села напротив него. Я почувствовала, как у меня внутри все перевернулось, когда я увидела ее лицо. Даже с противоположной стороны улицы я видела, как она красива: темно-шоколадные волосы, челка, гораздо симпатичнее моей стрижки, скулы модели. И молодая: вероятно, даже моего возраста. Правда, одета она довольно паршиво: куртка из кожзама с капюшоном, под ней дешевые джинсы, но каким-то образом этот контраст придавал ей еще больше красоты. Наблюдая за ними, я чувствовала, как ноет сердце, как в моей грудной клетке горит раскаленный уголь.

Я ждала, что он ее поцелует, коснется ее лица, руки, погладит по волосам – что угодно, – ждала невозможной боли, которую обязательно испытаю, когда увижу, как он это делает. Но ничего не случилось. Они просто сидели и разговаривали. Даже несколько формально, подумала я. Как будто они действительно не были хорошо знакомы. Определенно между ними не было ничего, что указывало бы на любовную связь. Наконец он передал ей что-то. Я попыталась разглядеть. Это было похоже на телефон или, может быть, камеру. Потом она встала и ушла, и он тоже скрылся из виду. Они разошлись в разные стороны. Я все еще не понимала, почему он разговаривал с ней или что он мог ей передать, но в целом я испытала такое облегчение, что готова была расплакаться. Он не был мне неверен. Я знала, что не должна была сомневаться в нем.