Девственницы Вивальди - Барбара Квик

Я выдержала ее взгляд:

— Что же, мои родители — убийцы? Или моя мать — шлюха?

Сестра Лаура вздрогнула, но по-прежнему крепко держала меня так крепко, что делалось больно. Наконец она ответила, с трудом выговаривая слова:

— Поверь мне — и перестань их искать!

Я дернулась и вырвалась от нее:

— В жизни больше вам не поверю!

— Как же ты испытываешь мое терпение, дитя… В книге скаффетты нет о тебе ни строчки!

Она прерывисто вздохнула и разгладила складки на одежде, отчего тихо зашелестела шелковая нижняя юбка. Мне же этот шорох почему-то напомнил змеиное шипение.

Когда сестра Лаура вновь заглянула мне в глаза, ее лицо уже обрело прежнюю безмятежность.

— Нельзя считать, что знаешь правду, исходя только из того, что видишь своими глазами, Анна Мария. Думаю, тебе сейчас лучше пойти на урок. Ты и так провинилась — не стоит навлекать на себя более серьезное наказание.

Вскоре после этого меня вызвала к себе в кабинет настоятельница.

— Анна Мария, — начала она, взглянув на меня из-за стопки бумаг, возвышавшейся перед ней на письменном столе.

Я сделала книксен. Настоятельница сняла очки, изготовленные для нее в Швейцарии — подарок Великого Инквизитора, — после чего долго рассматривала меня.

— Садись, дитя мое, — наконец вымолвила она.

Так повелось, что все неприятные известия здесь сообщала именно настоятельница. Собираясь с духом, чтобы принять из ее уст любые новости, я перебирала в памяти все правила, какие нарушила за последнее время.

— Известно ли вам, синьорина, что все до единой ваши наставницы рекомендовали вас для зачисления в coro?

Я покачала головой.

— В таком случае вам, несомненно, неизвестно и то, что всякий раз, как ставили на голосование вопрос о вашем утверждении, вы совершали очередное серьезное нарушение, которое не давало нам это сделать?

— Нет, синьора. То есть да, синьора, — мне это тоже неизвестно.

Я устремила взор на картину Антонио Балестры, висевшую за спиной настоятельницы, а сама тем временем неустанно просила Пресвятую Деву не дать мне выказать, как расстроили меня ее слова.

— Figlia mia, — вздохнув, произнесла она и потерла веки, — у тебя явное дарование. Тем не менее несколько гораздо менее талантливых iniziate приняты в coro раньше тебя, и это меня огорчает. Я чувствую приступ боли вот тут, — она приложила руку к сердцу, — каждый раз, когда вынуждена голосовать против твоего продвижения.

Я видела, что она действительно удручена. Мне вдруг бросилось в глаза сходство между ней и святой Элизабеттой на картине. Вероятно, художнику специально так заказали.

— Меня это огорчает, Анна Мария, и беспокоит. Мы всегда возлагали на тебя большие надежды.

Я опустила голову, сдерживая ярость против нее и всех взрослых, распоряжающихся мною как захотят. Талант — вот на что должны они смотреть, а не на умение выполнять их дурацкие мелочные правила!

Я посмотрела на нее — настоятельница уже водрузила очки на место и теперь рылась в ворохе бумаг.

— Мой долг — уведомить вас, синьорина, что вы снова не в числе figlie, чье вступление в coro будет отмечаться в это воскресенье вином и пирожными. Среди них — Джульетта даль Виолинчелло.

Она наблюдала за мной — очевидно, хотела угадать мое отношение. Но за Джульетту я могла только порадоваться.

— А также Бернардина даль Виолин.

Вот, значит, как. Бернардина. Знала ли она уже о предстоящем голосовании в тот момент, когда притворялась моей сообщницей? Когда помогла мне в очередной раз пропустить урок? Может быть, она сама и донесла сестре Джованне, что меня нет? То-то, должно быть, ликовала, когда мое имя снова вычеркнули из списка!

Я что было силы закусила нижнюю губу, уставившись на ступни архангела Гавриила. Настоятельница все так же молча перебирала бумаги. Я встала со стула.

— Минуточку, синьорина.

Она вынула из кипы бумаг несколько нотных листков, свернула в трубочку и перевязала голубой ленточкой.

— Это прислал вам дон Вивальди. Здесь партитура концерта ре минор, написанного для троих новичков — тебя, Бернардины и Джульетты. Вы вместе должны были сыграть его на праздновании вступления в coro. Мне еще предстоит решить, как быть с этой… — она долго подбирала слово, — неувязкой.

Протянув мне сверток, настоятельница пояснила:

— Дон Вивальди выразил желание, чтобы именно ты репетировала первую сольную партию скрипки. Он утверждает, что, по его мнению, только ты — кроме него самого — обладаешь для этого достаточной искусностью.

Милый маэстро!

— И самое последнее…

Я глядела на настоятельницу, гадая, какие еще ужасные известия она припасла для достойного завершения нашей беседы.

— Я уже сказала Бернардине — ты будешь дважды в неделю давать ей частные уроки. Закрой рот, Анна Мария, это выглядит неприлично.

Возможно, я ошиблась, но мне показалось, что настоятельница улыбнулась, и я даже решила, что она насмехается надо мной. Бернардина скорее умрет, чем будет учиться у меня, тем более что теперь она полноправная участница coro! Тем не менее ей придется смириться, если она не желает потерять свое место.

— Чего же ты ждешь, дитя мое? Иди!

Я еще раз присела перед ней и вышла, стискивая в руке ноты. Последние новости бурлили у меня в крови.

Скрипичное соло, как и предупреждал маэстро, оказалось дьявольски сложным. Пальцы большей частью работали так близко к подставке, что играть становилось почти невозможно. Уединившись в учебной комнате, я прилагала все усилия, чтобы чертово соло зазвучало, как вдруг почувствовала легкий сквозняк: кто-то открыл дверь в класс. Обернувшись, я увидела на пороге Джульетту.

— Ты сама это сочинила?

— Нет, конечно! Но почему ты здесь, саrа? Разве портрет уже закончен?

— Никто, кроме тебя, не знает, что я здесь, Аннина. Я пришла забрать вещи.

— Что ты такое говоришь?!

— Я услышала, как ты играешь… Так играть можешь только ты… или наш маэстро.

— Что значит «пришла забрать вещи»?

— Больше всего в моем замысле меня мучило, что я не смогу попрощаться. А теперь, выходит, могу.

— Джульетта! — У меня перехватило горло. — Ты что, сбегаешь?

Джульетта взяла меня за руки, но напрасно она пыталась встретиться со мной взглядом.

— Розальба говорит, что такое случается только два или три раза за всю жизнь. А у некоторых и вовсе один. Если упустишь эту единственную возможность…

— Ты не можешь убежать прямо сейчас!

— …если не будешь придавать значения его словам, когда он шепчет их тебе на ухо…