Зов серебра - Татьяна Корсакова

– Что вы говорите?! – чему-то обрадовался Кирилл Сергеевич. – И как Антон Палыч отнесся к случившемуся?

– А как он мог к такому отнестись? – Елизаров пожал плечами. – Он испугался. Как и любой, кто оказался бы на его месте.

– Значит, испугался? – переспросил полковник, потирая подбородок. – Наверное, испуг был недостаточно сильным, если он решил посреди ночи снова отправиться в лес.

– Он переживал за свой автомобиль, – сказал Максимилиан. – Вчера за ужином только о том и говорил, что машина осталась без присмотра, а до эвакуаторщиков никак не получается дозвониться. Даже мэру жаловался.

– И что же мэр?

– Мэр, помнится, сказал, что видел на дороге брошенную машину. Но, знаете, нас тогда совсем иные вопросы занимали, мы и подумать не могли, что Антон Палыч решит отправиться в лес. Утром любой из нас ему помог бы, а ночью какой смысл? – Максимилиан пожал плечами, и, похоже, присутствующие мысленно с ним согласились: смысла в происходящем не было никакого.

– Ну, что ж, – полковник осторожно отодвинул от себя журнальный столик и лишь после этого поднялся из кресла, – если вдруг кто-нибудь из вас что-нибудь вспомнит, очень прошу не стесняться. Спасибо за кофе. – Он глянул через плечо на Амалию. Амалия ничего не ответила.

* * *

После ухода полковника постояльцы разбрелись каждый по своим делам, обсуждать убийство бухгалтера никто не стал. И это было странно. Но гораздо страннее было другое: как минимум двое покидали замок минувшей ночью, но никто в этом не признался. Роман тоже не признался и Еву не сдал. Не от большой любви, а по другой, куда более меркантильной, причине. А еще из-за профессиональной этики. Да и что он знал о ночных Евиных похождениях?! Лишь то, что они были. А иначе откуда все эти раны и царапины? Откуда мокрая одежда? Но в его голове все еще не укладывалось, что девица вроде Евы может скакать босая и полуголая по лесу. Сначала скакать по лесу, а потом еще и купаться в озере. Или где она там купалась?.. Теоретически оно, конечно, всякое возможно, а вот на практике? И вела она себя этим утром странно, так, словно удивилась не меньше, чем он, когда увидела свои раны. Удивилась и испугалась. Ну и потом… Никто и никогда не прикасался к Роману так, как делала это она. То есть прикасались к нему разные девицы и по-всякому – чего уж там! – но чтобы вот так. Казалось, что в тот момент, когда ее ледяные пальцы исследовали его лицо, сама она была где-то очень далеко, словно бы прислушивалась к чему-то внутри себя. Прислушивалась и ждала беды. Ждала-ждала, да так и не дождалась. А не дождавшись, удивилась еще сильнее, чем тогда, когда увидела свои раны. Любопытная девица и в каком-то смысле непостижимая. Тем интереснее будет ее раскусить, разобраться в том, в какую игру она играет. Она ведь играет. На этом острове каждый во что-то играет. Возможно, у большинства игры совершенно безобидные, но вот кто-то вчера переступил черту. В том, что бухгалтера убил кто-то из обитателей замка, Роман даже не сомневался. Оставалась, конечно, призрачная возможность, что убийца явился посреди ночи незваным гостем, но проще поверить в тот факт, что Ева скакала по лесу в неглиже, чем в пришлого убийцу. Определенно, это кто-то из своих. Определенно, бухгалтера убили в замке, а уже потом отвезли в лес и бросили на дороге. И определенно, люди полковника Бойцова очень быстро поймут, что место обнаружения тела – это не есть место убийства. Если уже не поняли.

Размышляя над всем этим, Роман заскочил на кухню к тете Люсе, потому что война войной, а обед по расписанию! У него молодой и крепкий организм, который постоянно хочет есть! Есть пришлось на ходу. Наливая себе из кофемашины чашку кофе, Роман краем глаза заметил, как Ева спешит к своему джипу. В отличие от него она даже есть не стала! Впрочем, она вообще ела до неприличия мало, и Роману казалось, что причина того отнюдь не желание сохранить осиную талию.

Ему повезло, что тетя Люся, несмотря на случившееся несчастье, не забыла о своих обязанностях. На столе стояло огромное блюдо с пирожками и кренделями. Роман прихватил с собой и первых, и вторых, кофе выпил в несколько глотков, почти не почувствовав вкуса. В другой день тетя Люся, наверное, стала бы ворчать, что нынешняя молодежь все делает на ходу, но этим утром причуды постояльцев волновали ее меньше всего, она сосредоточенно шуровала половником в большой кастрюле и шмыгала носом. Роман не стал ей мешать, у него и самого было еще очень много дел. Сначала он осмотрел замок. Те его комнаты, до которых смог добраться, не привлекая внимания. Беглый и довольно поверхностный осмотр ничего не дал. Впрочем, Роман и не ожидал чуда. Вторым вопросом на повестке дня стоял разговор с Горынычем. Если Диана не соврала и Горыныч выходил этой ночью на улицу, он мог что-нибудь видеть. Или кого-нибудь.

Горыныча Роман нашел на заднем дворе. Он складывал в аккуратную поленницу наколотые дрова. Колол, судя по всему, сам. Вот и топор торчит в старом пне. Лезвие вошло в древесину почти до самого обуха – значит, силой Горыныч обладает немалой, несмотря на свой тщедушный вид, несмотря на обмотанную грязной тряпицей ладонь.

– Что с рукой? – спросил Роман, не без усилия выдергивая из пня топор и усаживаясь на освободившееся место.

Горыныч вздрогнул, обернулся. Несколько мгновений он с опаской всматривался в лицо Романа, а потом расплылся в улыбке.

– Ничего страшного. – Собственную перебинтованную руку он рассматривал и так и этак, даже поскреб заскорузлым ногтем окровавленную тряпицу. – Мне совсем-совсем не больно. Мне вообще никогда не больно, – добавил доверительным шепотом. – Вот тебе больно, а мне – нет. Поэтому я главнее тебя.

– Главнее. – Зачем же спорить с душевнобольным? Гораздо разумнее согласиться.

– И всегда был главнее. Она сказала, что я особенный мальчик. Она меня по голове гладила, вот так, – Горыныч пригладил пятерней свои редеющие вихры, – царапнула меня даже до крови, а мне совсем-совсем не было больно. И тогда она сказала, что я особенный мальчик и что со мной не получится так, как с остальными.

– Кто – она? – Внутри, где-то в районе солнечного сплетения, засвербело. С Романом всегда такое случалось, когда он подбирался к чему-то очень важному.

– Она сначала красивая-красивая, а потом страшная-страшная. – Горыныч улыбнулся, снова пригладил волосы. – Но я ее совсем не испугался. Даже когтей…

Когти… Вот уже от второго человека Роман слышит про когти. И если свидетельства Горыныча еще можно принять за плод больной фантазии, то Алена Петровна казалась весьма здравомыслящей дамой. А у Евы на груди и под ключицами царапины, словно от когтей…

– У кого когти, Гордей? – спросил Роман, боясь спугнуть свою удачу.

– У тетеньки. Я ее помню… Вот такие когти! – Горыныч развел в стороны руки, показывая размер когтей. Получалось впечатляюще. Куда там саблезубым тиграм!

Ладно, с когтями можно разобраться позже, а пока надо спросить о том, ради чего он и нашел Горыныча.

– Гордей, ты сегодня ночью выходил из дома?

Прежде чем ответить, Горыныч запрокинул улыбающееся лицо к небу.