Я научу тебя летать - Ева Ночь

– А я рад, Варвара Андреевна. Сергей хоть от вас теперь навсегда отстанет. А то б умыкнул, как Тинку, далеко-далеко, и мы опять остались бы без классного руководителя.

Мой меркантильно-деловой Ванька Драконов.

– Ты лучше упражнение делай, – киваю я на учебник и тетрадь, – а то меня за твои двойки раньше за дверь выставят из школы как бездарного учителя.

Ванька хмурит брови, недовольно сопит и начинает выводить каракули в тетради. Но надолго его не хватает.

– Как вы думаете, Варвара Андреевна, а дядя Паша сможет Серёгу засадить? А то орал там. За похищение ребёнка.

Не сдержавшись, я издаю смешок.

– Ну, его дочь уже давно взрослая.

– Вот и я так подумал. Он же её не связывал? Насильно замуж её впихнуть даже не представляю как можно.

– Никак, Вань, – ерошу его рыжие вихры. – Пиши давай.

Он на некоторое время умолкает, но продолжает сопеть и ёрзать. Мне его присутствие не мешает. Наоборот даже: спокойно как-то от его непоседливого присутствия.

– Ваня, я за тобой приехала. Ищу по всей школе. Ты телефон отключил?

Ванька хмурится и крепче сжимает в пальцах ручку. В сторону матери голову не поворачивает.

– Мам, мы занимаемся, – какие знакомые интонации! Холодные и тихие, но от них мороз по шкуре проходит.

– Здравствуйте, Александра Николаевна, – приветствую я маму Драконову. Она плохо выглядит. Как полинявшая кошка. Даже волосы не так пламенеют, как обычно. Стянуты в хвост. На лице – минимум косметики. Синие круги под глазами. И вообще она какая-то вся потухшая, похудевшая, несчастная.

Удивительно, но она кивает. Стоит, привалившись к двери, следит за сыном. За каждым его движением. И в глазах у неё тоска. Глубокая и бездонная. Отчаяние даже. Я не психолог, но, кажется, она на грани. Ещё чуть-чуть – и струна лопнет, разлетится на куски в разные стороны.

– Давай завтра продолжим, – предлагаю Ване. – Я пока проверю, что ты написал, завтра разберём ошибки, закрепим материал.

Ванька нехотя закрывает тетрадь. Вздыхает. Собирает пенал и запихивает учебник в рюкзак.

– До завтра, Варвара Андреевна, – прощается он и кладёт тетрадку мне на стол.

Александра Николаевна хочет его обнять, но Ванька выворачивается и выходит из класса. Она замирает в дверях. По лицу вижу: хочет что-то сказать, но так и не решается. Встряхивает головой и, кивнув, выходит.

Я смотрю ей вслед в распахнутую дверь. Вижу, как она стремительно шагает, и сердце у меня сжимается. Я опять её жалею. Хочется вернуть её и поговорить. Но я не решаюсь, хоть я уже и поднялась со стула и почти сделала шаг, чтобы окликнуть. Смалодушничала. Побоялась получить отпор. Но, наверное, мне всё же надо решиться.

Из раздумий меня вырывает телефонный звонок.

– Привет, моя Варежка, – и столько тепла в этих простых словах, что меня кидает в жар.

Сразу вспоминается бурная ночь и его руки на моём теле. Его поцелуи и горячая кожа. И то, как мы спали, переплетясь намертво руками и ногами. Он держал меня так, словно боялся, что я исчезну, растворюсь, растаю.

Помешательство. Тело готово откликаться на его голос. А душа… я не хочу туда заглядывать, чтобы не придумывать лишнего. Есть здесь и сейчас, а остальное не важно.

– Здравствуй, мой Дракон, – приветствую я его и улыбаюсь.

– Я соскучился по тебе. Очень. Можно я приеду вечером?

– Приезжай.

И в голосе моём ни сомнений, ни колебаний. Пусть. Пока он увлечён мной, пусть продлится моя личная сказка, где я принцесса Варежка, а он мой сексуальный и самый лучший Дракон в мире.

Варя

Благословенное слово – каникулы. И время такое же. Октябрь на издыхании, то слякотью мучает, то морозом гололедит, а душа моя поёт. Цветёт подснежниками. Нет, тюльпанами. У неё весна – и никаких гвоздей.

Пролетевшая неделя – мой личный квест. Днём я работала. В гимназии суматошно и немножко нервно, но в конце четверти нет ничего необычного. Маленькие чудеса начинаются вечером.

Илья приходил каждый день. Как муж возвращается в семью после трудовых будней. Он молчалив, сосредоточен, погружён в себя, думает о чём-то, пальцы его над ноутбуком летают: готовит проект. Ест рассеяно. Смотрит в пространство. Но у него всегда есть тёплое пожатие для меня. Поцелуй и обязательно – какая-то приятная мелочь.

Он то горшки для цветов купит, то принесёт инструменты и молча наконец-то повесит карниз для штор. Витюша так и не совершил этот подвиг. Всё завтра да послезавтра. Илье на это понадобился какой-то час. А ещё он устраивал мне праздник: готовил сам ужин и водил в кино.

Он как-то просочился в мою жизнь. Ввинтился в неё штопором и не собирался исчезать.

У меня есть календарь – большой такой, на глянцевой бумаге. Собранные на пружинку двенадцать листов. Его на стену вешают, но я так и не нашла ему места. Зато приспособила для своих нужд. Каждый день ярко-оранжевым маркером я обводила дни календаря в овальную рамочку – завела такой ритуал. Отмечала дни, которые мы прожили с Ильёй вместе. Обводила овалом новую цифру и гладила пальцами старые. Я помнила всё. Каждую мелочь. А ритуал позволял мне вспоминать, не давал памяти забыть.

Когда он уйдёт, мне не будет больно. Я достану этот календарь и порадуюсь. Прокручу в голове каждую мелочь. Это не будет как с Витюшей: прожили вместе три года, а подобные дни – по пальцам пересчитать. Было, было и с бывшим хорошее, но если бы я вела подобный учёт, оранжевых дней оказалось бы гораздо меньше.

Илья умел дарить радость. В нём жил вечный источник энергии.

– Бабася звонила. Привет тебе передавала. Приглашала нас на выходные к себе. Говорит, Бехштейн скучает. Но ты ей не верь: этот чёрный гад умеет только энергию жрать, а тоскует наша бабуля. Давно цыплят под крыло не собирала. Съездим? Там она меньшего дракончика выторговала на день. Заодно отвоюем Ваньку, познакомим с Карамелькой.

– Конечно, съездим. И Ваньку заберём на время, – я стараюсь не млеть от его голоса. Но собраться в кучку – очень тяжело. Нинка права: я, кажется, влюбилась в Драконова. Или гормоны мои вконец взбесились: хотят этого самца и всё. По сторонам смотреть не желают. А от него прям пищат: встают на задние лапки, передние складывают умильно и пританцовывают в нетерпении, чтоб пищать от восторга, как только Илья меня касался. А трогал он меня много и часто. И просто так, и сложно. Никак не мог руки при себе удержать.

– Ты бы не мог э-э-э… немножко дистанцироваться? – спросила я в четверг. Илья захлопал глазами и расстроился. Обиделся. Лицо – замкнутая на десять амбарных замков маска. – Ты меня трогаешь, а я прям неадекватной становлюсь, – приходится объясняться. – У меня всё встаёт на тебя.

– Варь, у меня то же самое. Ничего не могу с собой поделать, – бормочет этот гад и лезет руками под резинку домашних брюк. – Ну, пожалуйста, не отталкивай меня. Если не хочешь, ничего не будет. Только дай мне потрогать тебя. Иначе ничего не смогу делать. Я должен тебя потрогать, потискать, прикоснуться.