Звезда волхвов - Арина Веста

— Ты сказала, что предстоит сделка, — напомнил Севергин, поправляя жесткий узел между ключиц.

— Объявился богатый коллекционер, он разыскивал Никаса и через общих знакомых вышел на меня. Предлагает за портрет Лады, тот самый, единственный, ни больше ни меньше, миллион. Но у меня такое чувство, что я имею дело с маньяком.

— Миллион рублей?

— Долларов.

— Кто этот тайный Крез?

— Курт Порохью — гражданин Германии. Он коллекционирует полотна с «историями». У него уже есть пророческий портрет сгоревшей актрисы, написанный ее мужем-художником. В его коллекции есть даже печально известное полотно Дали. Несколько лет назад немецкая полиция задержала убийцу, который из расчлененных тел своих жертв составлял копию этой картины. Похоже, Порохью не блефует и готов отвалить деньги.

Егора насторожили сухость и равнодушие Флоры, и все эти странные переходы от страсти — к пространным лекциям, от признаний — к деловым расчетам. Она так и не ответила, почему теперь носит медальон, которого прежде на ней не было. Может, этот серебряный знак передается по тайной цепи, и она заменила свою сестру у незримого алтаря Великой Богини? Кто знает… Но миллион за портрет убитой девушки! Будь она жива, портрет не вырос бы в цене так высоко.

— Ты собираешься продать портрет?

— Я имею полное право им распорядиться, — уклончиво и жестко ответила Флора. — Но у меня такое чувство, что после смерти Лады частица ее жизни перешла в этот холст, и он налился опасной инфернальной силой. Когда я вижу это полотно, мне хочется его сжечь, — она смутилась, точно проговорившись, и добавила чужим хриплым голосом: — Прости, я не должна была этого говорить…

— Откуда коллекционер узнал, что девушки уже нет в живых?

— «Жуки» идут на запах смерти. На это у них особый нюх и, кроме того, обширная агентура. Так случилось и с Модильяни…

Егор вспомнил узкие, струящиеся, вытянутые сверху вниз картины знаменитого итальянца, которые ему показывала жена. Женский образ, некрасивый, но чувственный, назвали «типом Модильяни».

— Пока он был жив, его картины не брали даже за копейки. Все его полотна скупили за сотню-другую лир в ту ночь, когда Модильяни умер, а его жена еще не знала об этом. Смерть — лучшая легенда, она всегда в цене.

Автомобиль скользил по ночному городу, как широкая ладья. В полночь золотисто подсвеченные улицы превратились в сияющие чертоги, а обычная городская суета исполнилась таинственным значением и торжественностью мистерии.

— Смотри, мой Яхонт-Князь, как обреченно красив этот город, словно дни его уже сочтены. Он хрупкая корона на темени времени. Все земные города стоят молитвами праведников. Их лиц никто не знает, их голоса не слышны, но они держат на золотых цепях целый город над дымящейся бездной…

— Куда мы едем, уж не к праведникам ли? — спросил Севергин.

— Скорее к их антиподам. Это сборище можно назвать ночным праздником без всякого повода. Хотя на самом деле повод есть. Сегодня юбилей «Симболяриума».

— Симболяриум? Странное слово.

— Не более странное, чем другие. Симболяриум — это всего лишь символ символов. Красиво и непонятно…

Какой-нибудь лукавый чичисбей

Под маской близ него проходит с ней…

М. Лермонтов

Автомобиль Флоры затормозил у мраморной арки городского сада в старом районе Москвы. Высокие липы в сверкающей сетке из электрических лампочек, брызги фейерверка в ночном небе и мерцающие гирлянды вдоль аллей расцвечивали ночь ожиданьем чуда.

Арка ворот была перекрыта. Монументальный швейцар, с достоинством склонив седую голову, пропустил Флору, но решительно преградил путь приотставшему Севергину.

— Это охранник… Он со мной, — небрежно бросила Флора.

И Севергин поежился, словно под рубашку скользнула льдинка. Недоверчиво окинув его с ног до головы, швейцар остановил взгляд на галстуке Егора и, значительно кивнув, пропустил. Похоже, именно этот узел на шее отделял князей от кметей, сюзеренов от вассалов, рыцарей от оруженосцев.

В саду играл оркестр и чинно прогуливалась благородная публика. Кавалеры во фраках вели под руки дам в одинаковых черных плащах и в алых перчатках до локтей. Все женщины были молоды и красивы. Их распущенные волосы напоминали разноцветные конские гривы: рыжие, белые, темно-русые, вороные. У многих на груди светились угловатые серебряные знаки-руны. Эти навязчиво броские детали выдавали их принадлежность к некой тайной касте. И Севергин подумал, что в своем черном с искоркой камуфляже и алых перчатках Флора почти неотличима от других женщин, гуляющих в сопровождении спутников или охранников.

На лужайках позировали «мраморные» доги. Положив тяжелые головы на передние лапы, они исподлобья наблюдали за гостями. А вот статуи, белеющие вдоль аллей, были отнюдь не «мраморными». Обнаженные тела языческих богов и богинь искрились алмазной пудрой. Ночной ветер играл золотистыми прядями. Венки из живых цветов, фрукты, золоченые щиты, мечи, луки и колчаны украшали их стройные тела.

В пруду плавали зажженные свечи, позванивали в ветвях деревьев невидимые колокольчики, одуряюще пахли пышные тяжелые розы.

Рядом с Флорой объявился распорядитель: пухлый живчик с маслянистыми глазками. Заметив интерес Севергина к оригинальному оформлению сада, он пояснил:

— Говорят, первым этот садовый аттракцион придумал граф Демидов, сын знаменитого сибирского промышленника. Этот оригинал даже вошел в историю своими дорогостоящими чудачествами. В приятную летнюю пору барышни Демидовы чрезмерно увлеклись прогулками в античном парке и разглядыванием мужских статуй. Тогда строгий папаша приказал выбелить мелом голых крепостных мужиков и расставить вдоль аллей. В нужный момент «языческие боги» ожили и попробовали догнать визжащих девиц. Но будьте покойны: наши статуи вполне благовоспитанны.

Севергин и Флора остановились возле изящной женской «статуи» с распущенными золотыми волосами в венке из белых лилий.

— Не удивляйтесь, что вместо античной скуки наш сад украшают Лели и Лады. Сегодня мы отмечаем двухсотлетие нашего именитого братства. В нем было множество замечательных людей, что всех не упомнишь: Чаадаев, Тютчев, Гумилев… Еще Федор Глинка, большой патриот и член нашего общества, советовал украшать парки не греческой мертвечиной, а статуями родных языческих богов.

Живчик по-хозяйски похлопал Ладу по «нижнему бюсту» и сделал знак оркестру. Тот бравурно сыграл «Славься…» великого композитора.

— Принято считать, что тайные общества были навязаны русской элите с Запада. Но это не так. Братства, проникнутые местным колоритом, вспыхивали то тут, то там. Русские братства делились не на профанов, учеников, кандидатов и мастеров, как это было принято в Европе, а на мужей, боляр и князей.