Фельдмаршал должен умереть - Богдан Сушинский

Колонна медленно поднималась по серпантину хребта, забираясь все выше и выше, к террасам виноградников, рощицам карликовых сосен и небольшим садам, между которыми то тут, то там возникали все еще уцелевшие в пекле этой войны хутора.

Въезжаем в самую опасную зону, господин полковник, — проговорил штурмбаннфюрер Пауль Умбарт, сидевший рядом с водителем. — Здесь очень часто появляются партизаны.

— Партизаны — дерь-рьмо, — проворчал барон фон Шмидт. Он почти не расставался с бутылкой вина, и по мере того, как очередная бутылка пустела, перебитый в одной из боксерских схваток нос барона всё явственнее становился багровым, а взгляд необратимо стекленел. — Но если кретины, которых вы, майор, усадили на мотоциклы, прозевают хотя бы одну засаду, я лично пристрелю вас на этом же сиденье.

— Далеко до ближайшего поселка? — спросил Курбатов, брезгливо поморщившись. Всякий раз, когда Шмидт начинал говорить, князь морщился так, словно сам тембр голоса оберштурмбаннфюрера вызывал у него боль в челюстях.

— Километра четыре.

— Продержимся.

Они сидели в довольно просторном итальянском броневике, устаревшей, как объяснили Курбатову, конструкции, которая, однако, вполне позволяла разместиться во внутренностях этого стального уродца трём офицерам, водителю и Оборотню, выступавшему в роли адъютанта и рассыльного. Он же поддерживал по рации связь с авангардной и арьергардной танкетками.

На взгляд Курбатова, эта бронемашина была чем-то средним между танком допотопной конструкции и броневиком времен Первой мировой. Однако броня ее оказалась довольно толстой, колеса прикрытыми, мотор сильным, а два пулемета — один спереди, другой — в крутящейся башне — позволяли какое-то время продержаться в нем даже в полном окружении. Увидев это чудо итальянской броневой техники, князь сразу же предложил превратить его в штабную машину. И не ошибся.

— О вас, полковник, я слышал отзывы самого Скорцени, — проговорил Умбарт, внимательно осматривая открывавшийся впереди изгиб дороги, за который уходила последняя из трех машин с таинственным грузом. О том, что хранилось в их металлических кузовах, не знал и сам командир батальона СС «Корсика». Но по тому, что ему лично приказано было возглавить отряд охраны, а затем еще этот отряд усилили тридцатью курсантами диверсионной школы, мог предположить, что там находятся драгоценности и, возможно, картины древних мастеров, вывезенных в свое время из той части Италии, которую вермахту уже пришлось оставить. Судя по тому, с каким придыханием вы говорите об обер-диверсанте, он уже давно стал вашим кумиром.

— Кумиром нации.

— Ничего не поделаешь: фашисты, как и коммунисты, буквально помешаны на восхвалении своих вождей и героев.

— В Германии так высказываться опасно, — покосился на Курбатова штурмбаннфюрер.

— В России — тем более. Но ведь мы же в Италии.

Какое-то время они ехали молча. Невесть откуда появившийся орел парил над колонной, ревниво следя за вторжением каких-то странных чудищ в его владения.

— Никогда не думал, что нам с вами придется трястись в одной бронемашине по дорогам горной Италии, — нарушил молчание Умбарт.

— Но, коль уж судьба свела нас… Вам приходилось когда-либо бывать на вилле? Что она из себя представляет?

— «Орнезия»? — мигом забыл Умбарт о дороге, партизанах и непозволительных сравнениях коммунистов с фашистами, что для фашистов было весьма оскорбительным. — Почему она вас заинтересовала?

— Не меня. Скорцени.

— Почему вдруг?

— Скорцени она интересует давно. Тем более что он уже успел побывать на ней.

— Как и вы — тоже.

— Мой батальон СС «Корсика» расположен в нескольких километрах северо-западнее виллы. По существу, мы уже давно прикрываем ее своими патрулями. Причем довольно успешно.

— Что она представляет собой? Замок. Под старину? То есть там можно обороняться?

— Мы с вами еще лет пятьдесят спустя после войны любое строение будем оценивать, исходя из того, насколько его можно превратить в опорный пункт.

— Именно это: насколько быстро его можно превратить в опорный пункт, меня и интересует. Поскольку не исключено, что придется держать в нем оборону.

— Вынужден разочаровать: на укрепленный замок она явно не похожа. Обычная приморская вилла. Правда, с решетчатой оградой, довольно толстыми стенами и подвалом, из которого один ход ведет к морю, второй — в горы. И, тем не менее, это все же вилла. Единственное, что способно сделать ее неприступной в те дни, когда к ней подойдут англо-американцы, так это то, что она находится под покровительством папы римского. И, вроде бы даже принадлежит его секретарю и домработнице, а точнее — любовнице, Паскуалине Ленерт, именуемой в миру «папессой».

— Теперь понятно, почему Скорцени возлагает на «Орнезию» так много надежд.

— В любом случае оборонять мы ее должны только от красных партизан. Когда же придут англо-американцы, нам лучше сразу же, со всей возможной вежливостью, передать ее из рук в руки. Ибо существуют очень серьезные предположения, что после войны она понадобится и нам, и англо-американцам, причем в борьбе против всё тех же коммунистов.

— Коммунисты — это всего лишь великохамское дерь-рьмо, — вмешался в их разговор барон фон Шмидт. — Но попомните мое слово: настоящая война начнется только после… самой войны. Лучших своих парней Германия потеряет уже после победных салютов, когда враги-союзники начнут сводить счеты и делить награбленное.

— Разве его еще не поделили? — возразил Умбарт. — По-моему, с этим давно покончено.

— Поделить — самая легкая часть операции. Куда сложнее «переделить», чтобы каждый при этом оставался умиротворенным.

Спорить с бароном не стали. Броневик прошел по участку дороги, пробитой между двумя возвышенностями, и выполз на открытое плато. Курбатов поневоле подался вперед и припал к смотровой щели, а затем, забыв о предосторожности, поднял башенный люк. Пейзаж, открывавшийся ему с южной стороны, способен был поразить кого угодно. Далеко впереди горы переходили в холмистую равнину, изрезанную двумя реками и небольшими озерцами, по берегам которых тут и там белели небольшие деревушки, в коих домов было ровно столько, сколько им позволяла вместиться та или иная долина.

«А ведь в этих горах можно воевать сто лет, — тайно возрадовался полковник. — Каждую из таких деревушек можно превратить в своеобразную крепость. Перекрыть дороги, выставить зенитки… Умбарт прав: — вдруг остановил себя князь, — мы действительно до конца дней своих будем оценивать любое здание, любую местность глазами офицеров: как долго там можно продержаться».

— Но я не сказал о главном, — вернулся к их разговору командир корсиканцев, когда Курбатов вновь опустился на свое сиденье. — О хозяйке виллы княгине Марии — Виктории Сардони.

— И чья же она агент?