Дневник из преисподней - Ирина Гордеева

От понимания этих тайн человек становится более значительным в самом лучшем смысле этого слова — не для окружающих, а, прежде всего, для самого себя. Человек меняется, а душа его очищается. Эти чувства сродни тем, что мы испытываем после горячей и почти обжигающей русской бани с запахом березовых листьев и пара от раскаленных камней. Пройдя все испытания, и добравшись, наконец, до теплой постели, мы начинаем ощущать себя неземными и почти бестелесными созданиями с чистым сердцем и светлой душой. Эти чувства длятся недолго, но они прекрасны. И таким же прекрасным на какое-то мгновение кажется весь окружающий нас мир, словно некое просветление нисходит на наши души.

Я думаю, что само человеческое существование немыслимо без природной красоты, и ее уничтожение — это уничтожение самого себя и всего человечества…

Открывающиеся в Ранта Энарэ пейзажи и картины завораживали, определенно действуя только на меня, но не на Огонька, совершенно спокойно воспринимавшего окружающую красоту. За время нашего путешествия у меня сложилось стойкое впечатление, что он знает лучше меня, куда и зачем я направляюсь. После того, как он категорически отказался следовать по указанному мною пути, я решила предоставить ему полную свободу действий, посчитав весьма вероятным, что он не раз бывал в этой стране и ему известны все маршруты.

Мы искали Алекса долго, почти двадцать дней. Припасы закончились на пятнадцатый, и меня выручал Огонек, легко находивший фруктовые деревья и кустарники, усыпанные ягодами. И все равно к утру двадцатого дня запах хорошо прожаренного мяса стал чудиться мне на каждой развилке дороги.

Вскоре мы вышли к двум огромным статуям, высеченным из камня, одна из которой изображала орла с распростертыми крыльями, гордой осанкой и надменным взглядом, а другая — человека, склонившего перед ним голову. Мощь и сила, живущие в каменном орле, на минуту парализовали меня и одновременно заставили замереть от восхищения. Неизвестный скульптор сумел передать трепет человека и ауру власти надменной птицы, с превосходством и гордостью возвышавшейся над ним. Я даже не помню, сколько времени мы простояли перед ними, ибо я просто застыла от переполнявших меня чувств, а Огонек — от моего бездействия.

Наконец ощущение реальной действительности вернулось ко мне и мы направились дальше, но я сразу поняла, что мое присутствие больше не оставалось незамеченным. Сотни чужих вопрошающих мыслей осторожно коснулись разума, словно все орлы разом позвали меня издалека сквозь очень плотный туман и горное эхо донесло их зов до меня. Но я не успела ответить, вернее, не захотела, ибо почувствовала их недоумение и даже отвращение. Они не могли понять, почему я услышала их, а я вовсе не собиралась им что-то обьяснять, лишь окончательно уверилась в том, что Алекс был прав, и изменения коснулись не только тела, но и разума, и моей души.

И все же, я не встретила в мыслях орлов откровенной враждебности, и тогда я позвала Алекса и позвала его снова, но мне не ответили. Разум мой был открыт. Во мне не было ни страха, ни злости, ни ненависти, ни любви. Я хотела лишь одного — увидеть Алекса и встретиться с ним. Я звала его, двигаясь все дальше и дальше, но никто не предложил мне помощи, словно все орлы наглухо закрылись от меня. Вместе с тем, я знала, что меня услышали, а они знали, чего я хочу.

Природа Ранта Энарэ изменилась. Мы с Огоньком ступили на каменистую землю, почти лишенную растительности и воды, и она показалась мне совершенно чужой, словно людям и орлам не было места среди царства серых камней и бесплодных равнин. И только Король Орлов Лан был единственным, кто владел всеми этими землями, и я почувствовала его присутствие прежде, чем увидела его самого. Думаю, мы увидели друг друга одновременно и как только это произошло, все его эмоции обрушились на меня, как снежная лавина, под которой чувства и разум оказались погребенными на огромной глубине. Он не скрывал своей ненависти, и моя голова отяжелела от его эмоций и мыслей, словно ей надавали пощечин — безжалостных и изощренных. Лан просто подавил мою волю, уничтожив последнее сопротивление моего сознания, и с ужасающей силой урагана, сметающего все на своем пути, вторгся в мой разум.

Дальнейшее произошло с невероятной быстротой. Я не успела даже толком понять, что случилось, как оказалась на земле, грубо и бесцеремонно сбитая стремительным броском сильной и грозной птицы. Огонек испуганно шарахнулся прочь, затем развернулся и попытался атаковать орла, вонзившего свои когти в мою одежду. Но прежде, чем ему удалось что-то сделать, крылья Лана подняли меня в воздух могучим и мощным рывком. Небо стремительно рванулось мне навстречу, а земля закружилась внизу маленьким островком.

Мы летели недолго, и смею заверить, полет не доставил мне удовольствия, как не понравилось и падение. Лан просто швырнул меня на камни, и спрятав свои крылья, невозмутимо наблюдал за тем, как я пытаюсь встать на ноги. Его когти впивались в камень и снова возвращались в мягкие подушки перьев, напоминая мне мою кошку, точно также выпускавшую когти и прятавшую их. Вот только Король Орлов Лан делал это не потому, что его гладили по спине.

Лан хотел немногого, всего лишь получить Годертайн. Он смотрел в мои глаза и говорил:

— Ты отдашь его мне, и мы расстанемся навсегда. Верни то, что принадлежит мне по праву рождения.

Мне нужно было согласиться с ним…

Дальше было не интересно. Мое тело, отброшенное к камням, закричало от боли вместе со мной. Лан сломал мои ноги и оставил на скале корчиться от боли и изнывать от палящего солнца. На маленьком каменистом пятачке серой скалы негде было спрятаться от него и его обжигающих лучей. Меня хватило только на то, чтобы подползти поближе к небольшому выступу на скале, дающему хоть какую-то тень. Одновременно я высказала вслух все, что я думаю о методах короля, и чего желаю ему в этой жизни и после смерти. Я вспомнила все крылатые выражения родного языка, но легче не стало. Спрятав голову в тени, я замерла, стараясь не тревожить измученное тело.

Мне кажется, на какое-то время я потеряла чувство реальности и перестала понимать, что со мной происходит. Ноги налились болью и свинцовой тяжестью, а жажда довела до исступления.

Чувствуя, что умираю, я позвала Алекса из последних сил и мой зов был адресован всем орлам, потому что я молила о помощи. Но мне снова никто не ответил. И тогда я выплеснула свое разочарование