Безнадежные войны. Директор самой секретной спецслужбы Израиля рассказывает - Яков Кедми

Через некоторое время я попросил встречи с Бегином. Встреча состоялась в конце августа 1977 года. В ней принял участие Иегуда Авнер, советник премьер-министра по делам еврейской диаспоры. Тогда я не знал, в чем смысл этой должности в канцелярии премьер-министра. Со временем я понял: писать речи для главы правительства на хорошем английском языке, как правило, для выступлений перед иностранцами или за границей. После вежливых приветствий Бегин спросил, по какому делу я пришел. Я сказал ему: «Во время предвыборной кампании вы заявляли о необходимости изменения политики Израиля в вопросе борьбы евреев СССР. Мы поддержали вас, в том числе из-за этой позиции. Теперь, когда вы стали премьер-министром, пришло время менять политику. Но вы не сможете изменить политику, не сменив тех людей, которые определяли и проводили ту политику, против которой и вы, и мы возражали. Если вы не смените ответственных за эту политику, и прежде всего Нехемию Леванона, который возглавляет «Бюро по связям» (публичное название «Натива»), – политика не изменится». Бегин посмотрел на меня с любопытством, помолчал несколько секунд и, вздохнув, произнес серьезно и не без некоторой патетики: «У меня есть для тебя предложение. Учитывая твой опыт и знания, думаю, ты должен пойти работать в эту организацию».

Как говорили сатирики из группы «Бледнолицый следопыт», мне «ударила голова в кровь», но я взял себя в руки и со всей возможной вежливостью, но не без раздражения ответил: «Я пришел к вам не с просьбой о должности. Она мне не нужна, и не за этим я к вам обратился. Я говорю с вами об изменении политики правительства, а не о себе». В ответ немного отеческим тоном Бегин сказал: «Я глава правительства, и я считаю, что ты можешь быть полезен там. Учитывая все, что ты сделал, и твой опыт, как глава правительства, я обращаюсь к тебе с просьбой, и ты не можешь мне отказать». Я оторопел. Такого развития событий я не предвидел. Я был готов к спору, к дискуссии, к тому, что мне придется рассказать о моем видении необходимых действий, но к услышанному я был не готов. Честно говоря, я не мог ему отказать. У меня не было никаких причин отклонить это предложение. «Спасибо, – ответил я. – Возможно, вы правы. Я обдумаю ваше предложение и дам ответ в течение недели». Это было немного нагло – так ответить на предложение премьер-министра, но такова была моя инстинктивная реакция. И ему, и мне было ясно, что я не смогу сказать «нет» и что ответ будет положительным. Сразу после этой встречи мы с женой уехали в отпуск. Это была наша первая поездка за границу. Вернувшись, я позвонил Йехиэлю Кадишаю, начальнику канцелярии премьер-министра и бессменному помощнику Бегина на протяжении многих лет, и сказал ему: «Передайте, пожалуйста, главе правительства, что мой ответ на его предложение положительный».

Это была последняя встреча с Бегином, и по моей инициативе. С тех пор я больше не бывал в Доме Жаботинского, хотя до этого я себя чувствовал там как у себя. Я считал с не принятой в Израиле наивностью, что не полагается, смешивать политические взгляды, предпочтения и связи с работой в государственном учреждении, тем более в разведывательном сообществе. Позже выяснилось, что тем же вечером, сразу после встречи, Иегуда Авнер позвонил Нехемии Леванону и передал ему нашу беседу с Бегином во всех подробностях. В «Нативе» началась паника: «агент» Бегина и тот еще тип, Яша Казаков, приходит работать в организацию!

Нехемия Леванон пригласил меня на беседу. Он принял меня хорошо. И до этой встречи у нас были нормальные личные отношения. Он сказал, что получил указание от Менахема Бегина и что очень рад, что я вхожу в организацию. Он спросил, какой род деятельности меня интересует и есть ли что-то, что я не согласен выполнять. Я сказал ему: «У меня есть три условия. Первое: я не хочу работать на Западе или с Западом. Я не люблю работать с евреями Запада, о которых у меня не очень лестное мнение. Кроме того, я не знаком с Западом, и это не привлекает меня и не интересует. Второе условие: я хочу работать как можно ближе к евреям Советского Союза, которых я хорошо знаю, и меня действительно интересует происходящее с ними. Третье условие – я не буду работать с Цви Нецером». Именно Цви Нецер в свое время дал указание сообщить еврейским организациям США о том, что я советский шпион. Нехемия Леванон не удивился моим словам о Цви Нецере, но я заметил, что мой отказ работать на Западе был для него неожиданностью. Подводя итог нашей встречи, он сказал: «Я понимаю твое отношение к Цви. Я с тобой свяжусь. Пока что начни проходить проверку на допуск».

Проверка занимала около полугода. Я помню слова одного из сотрудников Службы безопасности, проводивших проверку: «Запасись терпением. Мы расспрашиваем тебя и задаем много сложных вопросов. Однако не исключено, что впоследствии мы будем работать вместе, так что относись к этому соответственно, постарайся нас понять». Так и произошло. Впоследствии мы хорошо сотрудничали и не раз помогали друг другу. Я часто пользовался их помощью, многому научился у этих людей, с некоторыми сохранил дружбу до сих пор. В дальнейшем некоторые из них работали под моим началом в «Нативе», приходя к нам на службу на тот или иной срок.

Леванон пригласил меня на следующую встречу и сообщил, что меня предполагают послать в Вену, потому что не хватает информации о том, что происходит в Советском Союзе. Была необходима информация от тех людей, которые, выезжая из СССР и приезжая в Вену, ехали не в Израиль, а в другие страны. Тех, кто приезжает в Израиль, можно опросить в стране и получить реальную информацию и о положении евреев, и о Советском Союзе вообще. Однако все больше выезжающих ехали в другие страны, и поэтому пропадала ценная для нас информация, нехватку которой я должен был восполнить. Я ответил, что это дело мне по душе и попросил гарантии, что через год если я останусь в должности, то стану штатным сотрудником «Натива», а не только временным работником, «посланником». Я уже был знаком с политическими трюками израильской бюрократии и понимал: если не настоять на этом условии, то, учитывая, что меня приняли под политическим давлением, через секунду после смены власти меня могут поблагодарить и вышвырнуть. До моего прихода «Натив» был вотчиной Объединенной рабочей партии, где предпочитали выходцев из умеренно левого сионистского движения «Гордония». Мое появление стало настоящим землетрясением для «Натива» и положило начало процессу деполитизации службы. С другой стороны, это стало первым шагом введения в службу бывших активистов борьбы за выезд из СССР.

При подготовке к работе мне предоставили доступ к материалам, и я прочитал множество отчетов, оценок и заключений. Некоторые особенности прочитанного привлекли мое внимание. Отчеты, как по форме, так и по содержанию, были выполнены непрофессионально, особенно по сравнению с тем, чего я ожидал и чему меня учили в армии. Отчеты и донесения выглядели как сумбурные литературные сочинения. Отсутствовали стройная, логическая структура, единый профессиональный формат, выводы и заключения. Время от времени мне попадались профессиональные документы, но они либо были составлены сотрудниками Службы безопасности, либо были копиями документов Службы безопасности или других служб. Наконец пришел допуск. Я определил день отъезда на 1 мая. Конечно же, не обошлось без замечания: «Именно 1 мая ты хочешь начать работать?»