Чужой: Эхо - Мира Грант

Мамин увесистый пистолет в руке немного успокаивал.

– Готова? – шепнула я.

– Ага, – отозвалась Кора.

Она дрожала как осиновый лист. Нет времени выяснять – нужно идти. Я спрыгнула с квадроцикла и зашагала по выжженной земле к входу в пещеру. Кора поспешила за мной и вскоре догнала. Дальше мы идем в ногу. И вскоре зияющая скалистая пасть Загрея проглотила нас обеих.

Солнечный свет освещал только первые десять футов пещеры. Дальше было холодно, темно и пахло плесенью, гнилью и затхлостью. Кора прильнула ко мне, когда стало совсем уж темно. Я чувствовала, как она дрожит. Похлопала по плечу свободной рукой, пытаясь успокоить. Стоило предвидеть заранее, что так и будет, а сейчас – поздно что-либо говорить.

Биолюминесценция – гораздо более распространенная штука, чем может показаться. Даже мы, люди, ею наделены. Да, технически мы светимся в темноте, просто настолько слабо, что наши собственные глаза не видят этого свечения, вот и кажется, что его нет вовсе. Днем все животные на Загрее, как и на других планетах, тщательно маскируются. Однако ночью…

Может быть, все потому, что самые крупные местные хищники – слепые, а может, просто дело в том, что природа – большая чудачка и не любит, когда ей говорят, что делать… Так или иначе, биолюминесценция на Загрее цветет пышным цветом.

Мы свернули за угол и очутились там, куда не попадал солнечный свет. И вдруг оказалось, что стены вокруг нас сияют. Кора ахнула.

При других обстоятельствах ее реакция меня бы позабавила, но сейчас это опасно. Я укоризненно покосилась на нее. Она потупилась.

Да, зрелище крутое: стены не просто светились, они переливались уймой различных оттенков зеленого, синего, красного и желтого. Разноцветные полосы закручивались спиралями и кое-где пересекали друг друга. Это разные виды мха соперничали за территорию. Цвета те же, что у трав снаружи. Папа часто говорил, что это, вполне возможно, и есть та же самая трава, просто приспособившаяся к другой среде.

Эта мысль заставила меня остановиться и приглядеться, следуя за узорами. Наконец я нашла несколько небольших оранжевых пятен. Оранжевая трава – хищная. Может, и оранжевый мох – тоже. Я не знала, как мне поможет это знание, но знание – сила, и сейчас у меня ее так мало, что всякий обрывок кажется мне ценным.

Кора стояла рядом со мной, но теперь выглядела менее испуганной – скорее изумленной. Прямо сейчас ей открылась новая, невиданная сторона планеты, на которой она прожила большую часть жизни. Немного грустно смотреть на этот ее детский восторг. Сколько у Загрея еще секретов? Сколько из них мы никогда уже не узнаем?

Я наступила на что-то мокрое и остановилась, глядя на землю. Под ногой у меня – большая лужа неправильной формы, около дюйма в глубину, и я сразу поняла, что это за жидкость – еще до того, как наклонилась и коснулась ее кончиками пальцев. Это человеческая кровь, успевшая подсохнуть. Ничто другое не обладает такой консистенцией. Выпрямившись, я решительно кивнула Коре.

Мы на верном пути.

По идее, я должна чувствовать себя увереннее, но на деле я словно оцепенела, будто все это происходило не со мной, а с кем-то другим. Может статься, мать Коры была права, и я все-таки андроид. Я изо всех сил ухватилась за эту мысль. Вполне разумно, не так ли: искусственный двойник умершей дочери, абсолютно здоровый и сильный – его не страшно отпускать за ворота, в отличие от настоящей, живой дочери, прикованной к постели из-за болезни, унесшей ее близняшку?

Генетический недуг Виолы – той, изначальной, – был реален. Могу сказать с полной уверенностью: я видела ее медицинские документы. Мама с папой впервые показали их мне, когда нам исполнилось пятнадцать – они тогда решили заняться нашим половым воспитанием. Все было достаточно прозаично: предохраняйтесь, даже если не думаете, что можете забеременеть, не делайте ничего, что вам не по душе, даже если вам станут говорить, как сильно вас любят, а еще у Виолы генетическое заболевание, и мы до сих пор не знаем, откуда взялась эта напасть, так что, если вы решите завести детей, будьте очень осторожны и готовы ко всему.

И как я тогда не заметила, что генетические тесты были сделаны тогда, когда нам было по три года? Столько всего открылось мне только теперь.

Вообще, хотела бы я быть андроидом. Хотела бы убедить себя, что я неубиваемая, что в любом случае спасу свою сестру и доставлю ее на шаттл, увезу Кору с Загрея и все это проверну с уверенной улыбкой – ну я ж бессмертная! Но это, увы, не так, а я – девушка из плоти и крови, только что в лужу этой самой крови наступившая. Может, это кровь моей матери или одноклассника, и как бы я сама себе зубы ни заговаривала, лучше от этого не сделается.

Мы прошли еще один поворот, и все окончательно пошло под откос.

На стене висел Мишель. Он был заключен в что-то похожее на гамак из студенистой на вид субстанции – одновременно вязкой и твердой. Как будто его окунули в монтажную пену и дали просохнуть. Его глаза были закрыты, голова безвольно поникла. Он не двигался. Я убеждала себя, что он уже мертв и мы ничего не можем для него сделать, но была одна маленькая проблемка: трупы не кровоточат… а Мишель истекал кровью. Медленная, устойчивая струйка бежала из уха, стекала по шее, капала на пену, удерживавшую его в подвешенном состоянии. Если бы виной всему была просто сила притяжения, ручеек бы уже иссяк. А если кровотечение не останавливалось, значит, сердце еще билось.

Я бросила взгляд на Кору. Она, кажется, напугана… но также и опечалена, как будто молча оплакивала того, кого знала почти всю свою жизнь. Она не поняла, что значит эта струйка крови. Я не хотела ей говорить.

Я не обязана ей говорить.

Мишель ранен, и ранен серьезно. И еще весь вымазан в какой-то субстанции, какую я никогда раньше не видела, и касаться этой дряни не хочется – вдруг так монстры узнают, что мы здесь? Если чудовища пока что не объявились, никаких гарантий на то, что они так и не появятся, нет. Если мы попытаемся отлепить Мишеля от стены, он только замедлит наше передвижение.

Чувство вины распустилось у меня в груди, как ядовитый цветок. Если я не скажу Коре, что Мишель еще жив, то с таким же успехом могла бы убить его сама. Он мне не друг. Я ему ничего не должна. Но Кора…

Любить кого-то и лгать – вещи взаимоисключающие. Если я солгу ей сейчас – положу конец нашим отношениям в дальнейшем. Неважно, как сильно мы рискуем – я должна сказать ей правду.

Наклонившись к Коре, я шепнула ей на ухо:

– Он жив.

Она опешила. Я коснулась своей шеи, затем показала на него, обращая ее внимание на стекающую кровь.

Кора, уловив мою мысль, медленно кивнула и одними губами спросила:

– Как быть?

Мне, пожалуй, должна льстить ее уверенность в том, будто на все вопросы у меня есть ответы. Честно говоря, немного стремно, ведь ответов у меня нет. Только мамин пистолет и пропавшая сестра. А еще на нас в любую минуту могла напасть стая кровожадных чудовищ.