Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев - Зоя Ножникова

И только когда мы входили к государю, где кругом сидели много старых князей и прочих советников, и сами сначала поклонились, все они встали перед нами.

Оттуда идешь в комнаты, где сидит великий князь. Сидели там и двое его братьев, один по правую, другой по левую руку, а также сын одного татарского царя, который крестился и взял себе в жены сестру великого князя. Братья государевы, как и великий князь, не встают, а сидят с непокрытой головой. И один из первых советников, который встречал нас последним, — его должность примерно соответствует должности гофмейстера — обратившись к государю, произнес по своему почину, без просьбы с нашей стороны, следующие слова:

— Великий господин, царь и государь всея Руссии! Граф Леонард бьет тебе челом.

И тут же повторил эти слова:

— Великий господин, царь и государь всея Руссии! Граф Леонард бьет тебе челом на великой твоей милости.

Великий князь московский Василий III, из С. Герберштейна, 1556 г.

Запись в посольской книге речи Герберштейна перед Василием III

Точно так же было сказано и о Сигизмунде. Первое значит, что он-де кланяется и выражает почтение, второе — что благодарит за полученную милость, кушанье или подаренного коня. Ибо «бить челом» у них говорится в знак приветствия, благодарности и другого тому подобного. Именно, всякий раз, как кто-нибудь просит чего-либо или приносит благодарность более высокому по положению, он обычно наклоняет голову и торс; если он желает сделать это усерднее, то наклоняется так низко, что касается рукой земли. Если они хотят поблагодарить великого князя за какое-нибудь очень важное дело или попросить чего-нибудь у него же, то падают на руки и касаются лбом земли. Отсюда-то и пошло речение «бить челом».

Государь Василий III сидел с непокрытой головой на самом высоком и почетном месте, над которым над его головой сверкало изображение Бога, ангела или какого-то святого, справа от него на скамье лежала шапка-колпак, а слева — палка с крестом, то есть посох. Напротив государя, пониже, стояла еще одна скамья, покрытая ковром и приготовленная для послов. Государь, после того как ему был оказан почет, как уже сказано выше, сам пригласил нас туда. Он сказал послу:

— Поди стань вот здесь, — и показывает рукой на место рядом со скамьей.

Когда мы с того места по очереди приветствовали государя, то при этом был толмач, переводивший нашу речь слово в слово. Услышав между прочим имена Карла и Фердинанда, государь вставал и сходил со скамьи, а выслушав приветствие до конца, спросил:

— Брат наш Карл, избранный римский император и высший король, здоров ли?

Когда ему ответят, что по милости Божией здоров, он снова усаживается и выслушивает приветствие до конца. То же самое по окончании моего приветствия спрашивал он у меня про Фердинанда.

Затем он подзывал нас, сначала одного, потом другого к себе и говорил:

— Дай мне руку, — а взяв ее, прибавлял:

— По здорову ли ты ехал?

На это мы оба, согласно их обычаю, отвечали:

— Дай Бог тебе здоровья на многие лета: по благости Божией и твоей милости по здорову.

После этого он велел нам сесть. Мы же, прежде чем сделать это, в соответствии с их обыкновением, поблагодарили наклонением головы на обе стороны прежде всего государя, а затем советников и князей, которые стояли, чтобы оказать нам честь. Кроме этого, послы других государей, в особенности из Литвы, Ливонии, Швеции и проч., будучи допущены пред очи государевы, обычно вместе со своей свитой и главнейшими из своих слуг, подносят каждый по отдельности дары.

Грамота от Максимилиана I Василию III

При поднесении даров соблюдается такой порядок. После того как будет изложена и выслушана цель посольства, тот советник, который ввел послов к государю — а подарки несли рядом с ним, — встает и четким и громким голосом во всеуслышание говорит так:

— Великий господин, такой-то посол бьет челом такими-то поминками, — так они называют дары, то есть как бы дарами на память.

Он перечисляет дары, а рядом с ним становится секретарь, который также тщательно отмечает имена и дары, как послов, так и каждого по порядку из приносящих».

«Когда мы изложили цели нашего посольства, то те, кто стоял рядом с нашими людьми, позади нас, подсказывали:

— Поминки! — напоминая, чтобы мы поднесли дары.

Но наши отвечали, что у нас нет такого обычая. В свое время было принято на такие подарки отвечать подарками, втрое большими; поэтому и дарили, и взамен получали много. Потом все переменилось».

Обоюдные подарки были, действительно, непростой дипломатической проблемой. Во все времена ее старались разрешать без обид. Барон знал, что утверждение Герберштейна о том, что «потом все переменилось», было, мягко говоря, ошибочным, и, хотя австрийские земли в пору начала Реформации были небогаты, но и не так бедны, чтобы посылать послов к русским с пустыми руками. Через полтора столетия после визита австрийцев, в самом конце XVII века, Рейтенфельс писал:

«Когда послы отправляются во дворец для изложения пред царем своих поручений, до ворот дворца им предшествует многочисленный отряд всадников, великолепно убранных, несколько рот пехоты, а также и большие пушки, везомые в несколько длинных рядов. Впереди пешком несут подарки царю, каждый подарок особо. Впоследствии их по приказанию царя точно оценивают серебряных дел мастера и купцы, дабы царь мог через это равномернее отдарить стоящими столько же. При этом некоторые из более почетных членов посольства обыкновенно также выставляют свои собственные незначительные дары царю с целью получить таким тайным путем наживы более ценные. Русские заметили это, и в бытность нашу возвратили некоторым из состоявших при посольстве их подарки с изрядною некою придачею».

* * *

Барон вернулся к книге Герберштейна:

«После окончания приветствий государь говорит послу:

— Садись, — давая ему время перевести дух.

После этого он подзывает толмача и говорит ему негромко, чтобы тот передал послу, что-де можно высказать то, что должно быть сказано публично, а остальное отложить до другого времени. Толмач сообщает мне это так же негромко.