Самый длинный век - Сергей Калашников

Что же, рецепт прост. Сначала движемся в одну сторону, а потом в другую. Сидеть и ждать озарения некогда – вода пошла на спад.

Пошла на спад, пошла на спад. То есть – куда-то она уходит! Любопытно! Ярких признаков быстрого течения в этом водоёме я ни разу не примечал. Ну да, прибывает в озере стремительно, а потом уходит постепенно, словно нехотя.

* * *

Мы сложили на берегу приметную пирамидку, и отчалили. Сначала пойдём на восток. Кстати, нынче представился отличный случай рассказать о том, как плавно, убегая за корму, скользили мимо бортов поросшие деревьями берега. Дело в том, что я внимательно вглядывался во всё вокруг и примечал низкорослые в этих местах леса. Редкие, с большим количеством кривых берёз, но зато со стройными радующими глаз лиственницами. За правильное определение других пород не поручусь – с воды глядел, хотя встречается разное… в ограниченных количествах.

Мелкую живность не видно в густой зелени, зато птиц – видимо-невидимо. Оно и понятно – человек не тревожит гнездовий, вот и наплодилось и гусей, и уток. Десятки их видов выводят здесь птенцов.

Богатые тут места в тёплую летнюю пору. А вот растрескавшиеся древесные стволы напоминают о зимних холодах. Медведя видели, пару волков. Сейчас, когда все сыты, лесные жители не выглядят опасными. И ещё я приметил северных оленей. В наших-то краях я их не примечал, хотя, трудно это, если всю зиму дома сидишь, а летом они должны откочёвывать в тундру.

На третий день Тычинка стала узнавать места, а вскоре я уверенно отыскал протоку, по которой мы пошли в залив, на берегу которого стоит Горшковка.

* * *

Тут, с виду, ничего не изменилось. Немноголюдно, спокойно, мужчин почти нет. Разве что у берега разгружают с берестяного челна корзины вяленой рыбы. В нашей с Тычинкой землянке прибрано, а у входа в неё под навесом кашеварит Бормотун. Поздоровался он с нами так, будто мы вчера виделись. Рядом очередной челнок завершают – пропитывают смолой самые ответственные стыки. Единственная неожиданность – маленький лук со стрелами. Это мне мама привезла, да, видать, не застала сыночка дома. Жаль, что записки не оставила – нет среди моих соплеменников грамотных людей.

Тот факт, что я считаюсь старостой Горшковки, дошел до моего сознания только после того, как вода в озере окончательно вошла в берега. Селение это служило местом встреч и расставаний – сюда приходили и приплывали на лодках многие люди. А потом уходили или уплывали. Несколько женщин, составлявших постоянное население, были однозначно бездетны и не беременны. И неандертальские, и человеческие. Они и вели немудрёное хозяйство, обеспечивая "постояльцев" питанием и приютом. Провизию сюда привозили озером, или приносили вернувшиеся со стороны перевала дозорные – там попадалась достойная дичь.

Жалючая Гадюка – наш военный вождь, жил в шатре где-то неподалеку от охраняемых его подчинёнными троп и, время от времени, посылал гонца к другим вождям. Этот человек заглядывал ко мне, рассказать о новостях, на редкость однообразных и ни капельки не интересных: Очередной раз убедились в том, что стадо бычков в урочище Токующего Тетерева никуда не девалось, затащили на самую верхотуру ещё десяток очищенных от веток древесных стволов и не обнаружили появления Деревянных рыб. Скукота.

Работы по изготовлению берестяных челноков свёрнуты. Глубокого Омута и помогавших ему мужчин позвали в другое место, а мы, мальчишки, потихоньку строим катамаран, – это моя идея. Хочется попытаться пользоваться парусом при поездках по озеру, а однокорпусные пироги очень неустойчивы. Кроме, как точно по ветру, на них не стоит даже и пытаться ходить – опрокинет мигом.

Словом, жизнь в посёлке идёт ни шатко, ни валко. По части технического прогресса я очередной раз как-то увял и не могу придумать никакого супероружия против возможного агрессора, чтобы можно было сделать из местных материалов имеющимися инструментами. Древние люди – они ведь не дураки. Давно изобрели всё, что позволяют существующие технологии.

Ну так о жизни нашей. Я полагал, что тут женщины всем распоряжаются, Стройная Лань в частности. Её голос чаще других слышен когда надо решить, что варить, или кому за дровами идти. Моё дело – поесть вовремя, и слушать, о чем нынче духи толкуют. Да не тут-то было.

* * *

– Степенный Барсук! Пришел незнакомый мальчик. Он хочет поговорить со старейшиной, – одна из женщин подошла в сопровождении паренька лет десяти. Человеческого рода, кстати. Босой, чернявый, обмотанный вонючими шкурами, с висящей на шее деревянной бляхой – круг, внутри которого циркулем начертан шестилистник. Естественно, я киваю Тычинке, которая тут же подаёт пареньку чашу для омовения рук.

Гость мигом сориентировался, вымыл ладони и стряхнул с них лишние капли.

Пока я усаживал его рядом с очагом, горящим нынче под навесом, подруга смоталась к котлу и принесла варёных корешков с несколькими кусочками рыбы. Корешки истолчены в кашицу, так что не могу уверенно сказать, что тут за овощи, а вот рыбу эту я знаю – мясистые ломтики без костей, отделённые от самого хребта. Тычинка знает, что я такую люблю, так что и для меня захватила.

Едим. Молчим.

Я внимательно слежу за выражением глаз незнакомца, и уверенно отметил пренебрежение к мелюзге, когда он только меня увидел, сменившееся недоумением в момент понимания, что именно ко мне его и привели. Увертюра "Радушная хозяйка" в исполнении Тычинки тоже произвела на хлопца впечатление – ведь подруга играла меня – хозяина.

Не стану утверждать, что он раньше был знаком с ложкой, но пользоваться ей стал легко. Одного не понял – говорит он по-нашему, или нет. Объяснить свою просьбу женщинам можно и знаками – на этом языке мои современники общаются достаточно уверенно.

Однако – тяну паузу и продолжаю начатое представление.

Ну вот, доел.

– Отдохни с дороги, путник. Женщины омоют твоё тело и укроют его чистой одеждой, – киваю Тычинке. Она уводит мальчишку туда, где в большом горшке всегда найдётся тёплая вода.

Увы. Ни одного звука в ответ я так и не услышал. Кивок – знак согласия. И всё.

Что же – минут за двадцать женщины его отскоблят, обрядят в халато-фартук. а потом из-за резкого увеличения дышащей поверхности тела паренёк испытает опьянение кислородом и по-хорошему уснёт. У меня же есть время на размышления.

Итак, мальчишка кажется человеком из других мест. Почему? Потому, что символ на его груди начертан рукой, знакомой с циркулем. Все же линии, используемые во всех виденных мною изделиях рук человеческих, выполнены от руки и продиктованы исключительно прагматическими соображениями. Нет в наших местах признаков искусства. То, что видел на торгу – привозное. Что ещё? Деревянные рыбки на одежде наших врагов, костяные птички на шеях Береговых Ласточек. Полоски на стенках горшков, бахрома по краям одежды. Хм. В корзинах, что я видел у Ласточек, есть некое надфункциоальное изящество. То есть тут, неподалеку от тундры, украшательством люди занимаются редко. Иными словами – искусства находятся на примитивной ступени развития.