Крестный отец Катманду - Джон Бердетт

Я почувствовал себя виноватым, словно на меня указали пальцем как на подозреваемого. Решил, что мне надо еще раз поговорить с доктором Мой. Позвонил в бюро путешествий и отложил поездку в Непал.

Доктор Мой съехала из отеля «Ориентал» и вернулась в свой дом у реки. Сукум нехотя признал, что она не намеревалась сбежать, а просто затеяла с ним очередную коварную игру… Или на самом деле решила сделать в доме ремонт? Я мог назначить с ней встречу, но о ее способности уклоняться от разговора ходили легенды, и у меня возникло ощущение, что в ее планы не входит снова беседовать со мной. Как известно, к ведьмам лучше всего подбираться ночью, по воде и без предупреждения.

В случае с доктором Мой такая возможность существовала. Адрес я знал, поскольку однажды мне пришлось провести несколько дней в Тхонбури на месте преступления неподалеку от ее дома.

Подзаработав на смерти двух мужей, которых, как она утверждала, не убивала, Мой нарушила еще одно табу своего класса: купила участок совсем не престижной среди людей ее круга земли — у реки, рядом с каналом, вдоль которого выросло целое стихийное поселение: стояли покосившиеся деревянные домики на сваях, бегали грязные ребятишки, малодоходные авторемонтные мастерские растянулись на целую милю. Со временем Мой стала для соседей «крестной матерью». Она обеспечивала бесплатными лекарствами неимущих, устраивала праздники и даже давала юридические советы тем, кто конфликтовал с копами. Каждый был ей чем-то обязан, все ее обожали, и никто не собирался предавать, если хотел и дальше жить в этом месте. Трудно представить, сколько свертков с невесть какими химическими смесями вносили в ее дом и выносили оттуда старушки, приплывающие на сампанах по реке и каналу.

Я доехал на такси до реки в Клонг Toe, прошел по тропинке вдоль моста и оказался на берегу, где ждали два каноэ с мотором. Договорился о цене с лодочником, худющим, не брившимся дня три алкоголиком лет под семьдесят. Он, дернув за шнур, завел крохотный мотор, и мы, повернув к противоположному берегу с поправкой на течение, поплыли мимо возвышающихся над нами у причалов черных корпусов грузовых судов, главным образом китайских и корейских.

Хотя земля доктора Мой примыкала к реке Чаопрайя, она располагалась в излучине, образующей бухту, и была защищена от волн проходящих мимо больших кораблей. Мы замедлили ход, пропуская шумный, ярко освещенный плавучий ресторан, который направлялся к отелю «Гранд Палас», и поплыли к темному пятну пустоты на другом берегу. Затем приглушили мотор до тихого стрекота и скользнули в черную лагуну.

Каноэ повернуло к берегу, и я увидел дом. Он был построен из современных материалов, но строго в традиционном стиле: на высоких сваях с выходящей на реку террасой вдоль всего здания футов двадцать шириной, с щипцами,[55]напоминающими клювы гаруд.[56]Когда мы приблизились, стало ясно, что благодаря утонченному вкусу, Мой превратила жилище в нечто близкое к совершенству: сквозь легкие занавески из больших окон струился золотистый свет, внутри я заметил китайскую мебель черного дерева и шезлонги с пастельной обивкой.

На балконе обилие спускающихся из подвесных ваз растений, в основном орхидей, создавало атмосферу леса. На мгновение появилась горничная в форме — принесла напитки сидящей в кресле-качалке женщине (обнаженные плечи, белый чеонгсам[57]из шелковой жаккардовой ткани — высокий воротник, жемчужные извивающиеся драконы). Женщина курила манильскую сигару и читала журнал.

Услышав шум мотора, она не спеша подняла голову, но меня заметила, только когда каноэ ткнулось в ее причал. Однако нисколько не удивилась, даже послала горничную на пристань встретить и проводить меня в дом. Наверное, такие же чувства, как я, испытывала Красная Шапочка.

Горничная, на десяток лет старше своей госпожи, то есть лет пятидесяти с чем-то, была высокой, худощавой, как Мой, молчаливой — со мной не произнесла ни слова — типичной китаянкой. Я решил, что в ее фарфоровой фигуре нет ни одного тайского гена. На ней был белый чепец, белая блузка, черная юбка и белый передник горничной, словно она прислуживала английской герцогине.

Когда я поднялся по лестнице на балкон, доктор Мой встала поприветствовать меня, и я сложил ладони у лба. Мне показалось, что мое появление не вывело ее из себя — напротив, на ее тонких губах заиграла легкая улыбка, — но она тем не менее сказала:

— Какой сюрприз, детектив. — Мой была выше того, чтобы спрашивать, почему я не предупредил о визите телефонным звонком. — Садитесь, присоединяйтесь ко мне. Я приказала горничной принести вам колу с коньяком.

— Я думал, вы не пьете.

— Мой английский муж, прежде чем трагически умереть, пристрастил меня к коньяку с колой. Коньяк — такой напиток, от которого чувствуешь себя богатой.

Я сел в плетеное кресло с подушкой, которая лежала так, чтобы наилучшим образом поддерживать спину. Чувству релаксации способствовала царящая вокруг тишина. Над темной рекой висела горбатая луна, а все остальное казалось пустотой. Я понял, почему Мой любит это место. Вернулась горничная, с ней явился рыжий кот и тяжело прыгнул доктору на колени.

— А я думал, что у вас персидская кошечка. — Я сказал это только потому, что не нашел других слов.

Когда горничная наливала колу — ее рука была длинной, бледной, с худощавыми пальцами, — я заметил на указательном пальце правой руки странное кольцо: широкий серебряный кружочек с восемью крохотными оранжево-красными камешками.

Мой кашлянула.

— Он у меня даже не кастрирован. Это самый счастливый котяра во всем Таиланде. Уходит двадцать раз за ночь, таскается за кошками по всей округе, но всегда возвращается поесть вкусной рыбки и поспать на шелковых простынях.

— Как его зовут?

— Гофман. В честь химика, синтезировавшего ЛСД. Но Гофман предпочитает героин. Правда, дорогой?

Кот в ответ замурлыкал и сунул голову хозяйке под мышку. Я немного помолчал и, поскольку Мой не делала попытки заговорить, начал:

— Доктор, у меня с собой подписанный полковником Викорном документ…

К моему удивлению, она протестующе подняла руку.

— О делах потом. Ко мне по реке так мало приезжает выдающихся гостей, что я испытываю потребность показать вам это место. Особенно в такое прекрасное вечернее время. — Она любезно, без тени иронии, улыбнулась.

Мы молчали, и я почувствовал, словно подвешен в ночи, будто мы пили колу, покачиваясь в привязанном к звездам гамаке. Мой сидела как в трансе, не в силах сделать над собой усилие и встать. И я решил, что к этому моменту она успела принять что-нибудь покрепче колы с коньяком. Свой первый, интересующий следствие вопрос я задал как можно мягче, надеясь, что он дойдет до ее лишившегося защиты сознания.