Золотая тетрадь - Дорис Лессинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Товарищи, что происходит? — требовательно спросил Джордж после долгого неловкого молчания.
— Я бы сказал, что наступает период определенной деморализации, — произнес Пол медленно и внятно.
— Ну нет! — воскликнул Тед, но тут же взял себя в руки и замолчал, нахмурившись. Потом он резко вскочил на ноги и сказал: — Я пойду спать.
— Мы все скоро пойдем спать, — сказал Пол. — Так что подожди минутку.
— Я хочу в кровать. Засыпаю на ходу, — сказал Джонни, и это было самое длинное выступление из всех, которые мы когда-нибудь слышали в его исполнении.
Он встал, слегка покачиваясь, и оперся о плечо Стэнли. Казалось, Джонни какое-то время обдумывал то, что произошло, и теперь решил, что обязан сделать какое-нибудь заявление.
— Дело обстоит так, — обратился он к Джорджу. — Я в отель приехал, потому что я приятель Стэнли. Он сказал, что здесь есть пианино и что по субботам здесь принято немножко танцевать. А политикой я не занимаюсь. А ты Джордж Гунслоу. Я слышал, как они о тебе говорили. Рад с тобой познакомиться.
Он протянул Джорджу руку, и тот ответил теплым рукопожатием.
Стэнли и Джонни побрели прочь, в лунный свет. Они направлялись к спальному корпусу. А Тед встал и сказал:
— Я тоже пойду, и я сюда больше никогда не вернусь.
— Ох, не надо устраивать такую драму, — сказал Пол холодно. Его неожиданная холодность удивила Теда, который начал переводить взгляд с одного из нас на другого, при этом как бы ничего перед собой не видя. Он выглядел обиженно и смущенно. Но он послушался Пола и снова сел.
— Какого черта? Почему эти парни с нами? — агрессивно спросил Джордж. Это была агрессия отчаяния. — Они ребята хорошие, я уверен, но почему мы обсуждаем все наши проблемы при них?
Вилли опять ничего ему не ответил. Тихий унылый мотивчик продолжал звучать у меня над самым ухом: «Ох, у акулы есть страшные зубы…»
Пол, обращаясь к Теду, произнес медленно и бесстрастно:
— Думаю, мы неправильно оценили классовую ситуацию в «Машопи». Мы просмотрели человека, который здесь, безусловно, является ключевой фигурой. Он все время был и остается у нас под самым носом. Повар миссис Бутби.
— Какого черта? При чем здесь повар? — яростно спросил Джордж.
Вопрос прозвучал слишком грубо. Джордж стоял перед нами, глубоко несчастный, агрессивный; он нервно раскручивал вино в своем стакане, так что оно то и дело выплескивалось на землю, в пыль. Мы все подумали, что его агрессивность вызвана тем изумлением, которое он испытал, прочувствовав и поняв наше настроение. Мы не виделись с ним несколько недель. Я думаю, в этот момент мы начали осознавать глубину произошедших в нас перемен, потому что это был первый случай, когда мы смогли увидеть самих себя глазами, которые еще совсем недавно были нашими собственными. И поскольку мы чувствовали свою вину, поведение Джорджа нас возмущало, — и возмущало до такой степени, что нам хотелось его обидеть, причинить ему боль. Я очень ясно помню, как я там сидела и смотрела Джорджу в лицо, смотрела на его честное лицо и видела, как он разгневан, и говорила сама себе: «Боже мой! По-моему, он отвратителен, — по-моему, он смешон. И я не помню, чтоб я раньше так считала». И тогда я поняла, откуда во мне эти чувства. Но конечно, мы только позже поняли истинную причину того, что Джордж столь яростно отреагировал на упоминание повара миссис Бутби.
— Разумеется, повар, — произнес Пол нарочито неторопливо, подогреваемый новым чувством: желанием спровоцировать и обидеть Джорджа. — Он умеет читать. Он умеет писать. У него есть какие-то там идеи — миссис Бутби жалуется по этому поводу. Следовательно, он интеллектуал. Конечно, позже его придется расстрелять, когда его идеи станут помехой, но он исполнит свое предназначение. В конце-то концов, и нас ведь расстреляют вместе с ним.
Я помню, как Джордж посмотрел на Пола, посмотрел долгим изумленным взглядом. Как он потом испытующе взглянул на Теда, который сидел, откинув голову: подбородок направлен на ветви эвкалипта, а сам он рассматривает звезды, мерцающие сквозь листву. Как Джордж потом обеспокоенно воззрился на Джимми, продолжавшего бесчувственным трупом лежать в объятиях Пола.
Тед отрывисто произнес:
— С меня хватит. Джордж, мы проводим тебя до твоего фургона и пойдем.
Это было попыткой примирения, но Джордж резко сказал:
— Нет.
Поскольку он так ответил, Пол тут же встал, отпустив Джимми, который бесчувственно рухнул на скамью, и произнес с холодной настойчивостью:
— Разумеется, мы проводим тебя до твоей кровати.
— Нет, — повторил Джордж. Голос у него был испуганный. Затем, услышав, как звучит его голос, он сменил тон: — Ах вы, педики проклятые. Ах вы, горькие пьянчужки, да вы ноги себе на рельсах переломаете.
— Я сказал, — обронил Пол небрежно, — мы проводим тебя и уложим в кроватку.
Когда он встал, его сильно качнуло, но он удержался на ногах и теперь стоял ровно. Пол, как и Вилли, мог выпить очень много, и обычно по нему это было почти незаметно. Но сейчас он был сильно и очевидно пьян.
— Нет, — заявил Джордж. — Я сказал — нет. Вы что, не слышите?
Тут очнулся Джимми, он начал сползать со скамейки и, чтобы удержаться, ухватился за Пола. Потом он встал и снова повис на Поле. Несколько мгновений они стояли, раскачиваясь из стороны в сторону, а затем резко направились к железной дороге и фургончику Джорджа.
— Вернитесь! — закричал Джордж. — Дурные идиоты! Пьяные болваны! Дурни!
Они уже были в нескольких ярдах от нас, они шли нетвердой походкой, пытаясь удержаться на ногах. Длинные тени от их ног, совершавших неуклюжие движения, резкими черными полосами тянулись через мерцающий в лунном свете песок и почти достигали того места, где стоял Джордж. Они напоминали маленьких нелепых марионеток, спускающихся по длинной черной лестнице. Джордж какое-то время пристально и хмуро наблюдал за ними, а потом яростно и смачно выругался и бросился вдогонку. Тем временем все остальные поглядывали друг на друга, делая усталые, но снисходительные лица и как бы говоря: «Да что такое с Джорджем? Что с ним?»
Джордж их догнал, схватил за плечи и резко развернул к себе. Джимми упал. Возле железной дороги тянулась полоса крупной гальки, и он поскользнулся на этих зыбких камнях. Пол продолжал стоять ровно, напряженно силясь удержать равновесие. Джордж упал на колени на грязную землю, рядом с Джимми, пытаясь снова поставить его на ноги, пытаясь поднять с земли отяжелевшее тело в толстом футляре военной формы.
— Ах ты пьяный дурачок, — приговаривал он, обращаясь к пьяному мальчишке с грубоватой нежностью. — Я же велел тебе вернуться. Разве нет? Ну разве нет?
И он чуть было не начал трясти Джимми в бессильном отчаянии, но сдержался; он обращался с ним очень бережно, с нежнейшим сочувствием, даже когда раз за разом безуспешно пытался поднять его с земли. К этому моменту мы уже все подбежали к ним и стояли на тропинке рядом. Джимми лежал на спине, его глаза были закрыты. Он разбил лоб о гальку, и по его бледному лицу текла струйка темной крови. Он, похоже, спал. Его обычно прилизанные волосы впервые смотрелись весьма изящно: они спадали на лоб густой красивой волной. Было видно, как блестит каждый волосок.