Не потревожим зла - Соня Фрейм

— Куда-то далеко, — рассеянно ответил Люк, продолжая тщательно осматривать зеркала. — Все это вообще очень и очень далеко. Хотя иногда ближе, чем кажется…

Он нес какую-то бессмыслицу.

И в этот момент созрело решение: нужно наведаться к Сен-Симону, раз тот не может нормально объяснить все по телефону.

Если Алису интересовали чуть ли не философские вопросы творения, то ему нужно было знать только где входы и выходы. В зеркалах все наоборот: жизнь — это смерть. Отразишь смыслы — обратишь вспять умирание.

«Не сейчас, не сейчас. Еще есть Алиса и музыка. Значит, еще рано», — с птицей взвившейся паникой в груди думал он.

Все сбилось из-за ее прихода. Смиренное ожидание смерти вдруг сменилось суетой и страхом оказаться там так рано…

— Я могу немного поизучать их? — спросила она, вглядываясь в каждое зеркало по очереди.

— Да ради бога… Вот тебе мои наблюдения за эти годы: они отображают мертвых и нас. Иногда там кто-то ходит. Я видел, как прогибаются половицы, — с этими словами Люк постучал по полу ногой. — Я смотрел в них, сидя вон у той стены. Пару раз в том мире кто-то… был.

Ее брови поползли вверх. Живущая в мракобесии Алиса одновременно страдала токсичным скепсисом, и это забавляло.

— А по ночам из них вылезает волосатая лапа и требует денег! — страшным голосом рявкнул Люк ей в ухо.

От неожиданности она подпрыгнула.

— Да ну?

— Ну, про волосатую лапу я наврал. Хотя это вполне мог бы быть Анри…

Шуточки Люка имели особенность веселить и раздражать одновременно.

— Да не знаю я, что тут творится в темноте, — пожал он плечами. — Не думаю, что что-то особенное. Это для нас день и ночь имеют смысл. Периодически одно из зеркал перестает меня отражать. Но это, пожалуй, и все.

Внезапно в зеркале Генриетты Лаубе что-то изменилось. Сначала они сами не поняли, что увидели — изменение было практически неуловимым.

Затем до них дошло, на что они смотрят. В отражении между ними упала чья-то большая тень. Кто-то высокий и крупный встал рядом с ними по ту сторону стекла. Они находились в комнате не одни.

«Нас трое».

Алиса перевела взор на то место, где предположительно должен был находиться этот третий. Люк настороженно повернул голову вслед за ней. Но никого не было.

Это все там.

— Кто это? — одними губами вопросила она.

— Не знаю…

Некто подобрался к ним очень близко и слушал все их разговоры…

Не сговариваясь, оба двинулись к двери. Алиса вышла первой, и колышущийся ужас жил своей жизнью где-то в солнечном сплетении. Краем глаза она следила за Люком: тот спешно запирал дверь, выглядя не менее напуганным. Они чувствовали себя как дети, обнаружившие под кроватью монстра, в которого не верили.

— И… ты не боишься жить один в этом чертовом доме, с этими жуткими зеркалами?

Люк перевел дух и буркнул:

— Это просто маленькие окна в другой мир, живущий по искаженным законам.

— Откуда ты знаешь? Где окна, там и двери, — сформулировала она странную мысль.

— Послушай, мертвым уже ничего не нужно. Это только мы тут дурью маемся, — сказал он с еле заметным разочарованием.

Алиса глядела в лестничный пролет, по-прежнему не в силах двинуться с места. Минуту назад она стояла у телескопа, направленного на пугающую загадку.

Но страх — это всего лишь недостаток информации.

Люк бездумно перебирал связку ключей. Если и ехать к этому Сен-Симону, то сейчас… Откладывать в его случае ничего нельзя.

— Так, слушай…

— Я пойду тогда.

— Я не об этом. Можешь остаться у меня, — предложил Люк, глядя на нее исподлобья. — Заодно поизучаешь свои зеркала, если не боишься. Пардон, мои зеркала.

Если по-хорошему, то надо бы вытурить ее, чтобы ничего не произошло…

«Ив права, тряпка. Но что-то уже началось…».

— Ну так как?

Его вопрос прозвучал совершенно естественно.

— Спасибо за приглашение.

— А мне нужно в студию. Вернусь завтра после обеда. Наверное… Пользуйся моей спальней и ванной, больше в этом доме нигде мебели нет. Извини.

С этими словами он махнул ей и вихрем слетел по лестнице. Раздались несколько громких хлопков дверей и звук выезжающей со двора машины. Алиса осталась стоять на лестничной площадке со связкой ключей, которую он сунул ей мимоходом. Вот так запросто ее занесло к Люку Янсену во второй раз.

***

Пока Люк не чувствовал себя смертельно больным, несмотря на кашель и боль в ребрах. Временами он вообще забывал о том, что у него последняя стадия рака.

«Когда выходит время? Как его почувствовать? Что это, в принципе, такое и почему люди так за него цепляются?» — отстраненно размышлял он с тех пор, как уехал от Ингрид.

Он только понимал, что у него времени нет. Это как внезапное банкротство. У тебя был миллион, но в какой-то момент списали всю сумму. Ты все еще живешь, дышишь, но за тобой ноль. Тогда вдруг понимаешь, что, оказывается, кто-то вел за тебя непонятный счет. Этот же некто сделал тебя в один момент нищим.

«А что такое рак? — продолжал он болтать с самим с собой. — Почему какая-то дрянь жрет тебя понемногу всю жизнь, но потом внезапно решает сгрызть в один миг? Лучше бы меня и дальше обгладывали. Я, может, и не заметил бы разницы…».

И Люк делал самую бесполезную вещь в этой ситуации — напрягал свою память. Как получилось, что он был болен уже долгое время, но заметил это только сейчас? Проблемы с дыханием у него имелись всегда, в детстве он переболел практически всеми легочными заболеваниями. В последние годы это сказывалось и на пении. Вживую, без автотюна и акустических примочек, его голос рано или поздно начинал скатываться в немузыкальный сип, который он компенсировал криком. Можно сказать, что большинство песен он орал, потому что выводить соловьиные рулады в туре уже не получалось. В груди давно что-то неприятно сжимало и давило, но пока руки-ноги гнутся, то к черту врачей. Кашель он списывал на вечный бронхит.

«Рак — это вор. Он украл мое время и подсунул вместо него метастазы».

Ингрид выписала ему кучу убойных обезболивающих, но иногда и они не помогали. Все чаще Люк вскакивал посреди ночи и несся в туалет, чтобы сплюнуть в раковину пенящуюся кровь. Было странно наблюдать, как она стекает к сливу, оставляя на белой поверхности умывальника яркий след. В такие моменты ему казалось, что он не до конца проснулся.

Еще Ингрид предлагала ему лечь в больницу и провести курс химио- и лучевой терапии, которые могли помочь облегчить симптоматику, но он сознательно отказался. Судя по анализам, рак уже задел поджелудочную железу и желудок, да и шансов на выздоровление на четвертой стадии практически нет. Это будет трата времени, которое и без того стремилось к той самой пугающей отметке.