Жалитвослов - Валерий Вотрин

«Пресветлые господа жомов, припадая, вопием вам: ущедрите нас от великой милости своей и подайте сок, яко заповедано пророками земли нашей, павших в жестокой борьбе; и очистите сок от всякия скверны, а души наши — от грешных побуждений; и погасите пламень вожделений наших, яко нищи есьмы и окаянны.»

Несмотря на некоторое осовременивание старой формы, Кметов остался доволен своей жалитвой. Он и не ждал, что его формулировка будет принята в окончательной редакции, — слишком много инстанций впереди, слишком много подписей надобно собрать. Однако первый шаг сделан, и на этот раз сделан правильно, — именно местному жомоначальнику следовало по всем канонам первому ознакомиться с проектом.

Еле скрывая нетерпение, принялся Кметов ждать. Но выяснилось, что Толкунов убыл в трехдневную поездку по району, Домрачеев в стационаре, что-то с желудком, и три дня подряд возвращался Кметов домой ни с чем. Звонил, правда, Манусевич и сообщил, что записка Кметова лежит на толкуновском столе и будет жомоначальником сразу же по прибытии рассмотрена. Однако Кметову в его нетерпеливом ожидании было от этого не легче.

На третий день, вернувшись домой с работы, Кметов едва успел поставить портфель на стул, как кто-то позвонил в дверь. Кметов открыл. За дверью стоял Камарзин и какая-то незнакомая девушка. По обычаю нахмурясь, Камарзин спросил:

— Мы вот к вам. Можно?

— Входите.

Они вошли, без стеснения оглядываясь.

— Квартира большая у вас, — сказал Камарзин.

— И у вас такая же.

— Не, у вас больше.

— Ну, не буду спорить. Присаживайтесь.

— Угу.

— С девушкой познакомите?

— Это Вера, — представил Камарзин. — Учимся вместе.

Кметов пожал маленькую твердую руку.

— Мы тут вот что… — сказал Камарзин решительно и немедленно смолк.

— Мы хотели с вами поговорить, — подхватила Вера. У нее были тонкие, правильные черты лица, светлые волосы и брови вразлет. Как и у Камарзина, она немного хмурилась при разговоре.

— Это кто — мы? — улыбнувшись, спросил Кметов.

— Мы, организация, — серьезно сказала Вера. — У нас свои источники. О вас говорят как о стороннике реформ.

— Вот как?

— Это все говорят.

— И что же говорят эти ваши все?

— Говорят, что вы симпатизируете народу. Мы хотели привлечь вас на нашу сторону.

— Вы тоже симпатизируете народу?

— Мы боремся за его права, — вмешался Камарзин. — Наше правительство забыло о народе. Поит его дрянью вместо сока. Не прислушивается к нуждам. Килограмм апельсинов стоит триста рублей, это неслыханно! — Совсем разволновавшись, он начал заикаться. — Нам нужна ваша помощь.

— В чем же она будет состоять?

— Мы хотим устроить манифестацию. Опубликовать Книгу памяти. Провести митинг, — вразнобой начали говорить Камарзин и Вера.

— Постойте… Книгу памяти, говорите?

— Там будут опубликованы имена всех тех, кто не дождался ответа на свои жалитвы, — выпалила Вера.

— Вон что. А манифестация… или митинг?

— На городской площади. Уже весь наш курс решил пойти.

— Вас разгонят, а некоторых посадят. Надолго.

— Видишь? — обрадованно обратился Камарзин к Вере. — А ты говорила, что он ничего не сможет нам посоветовать!

— Я ничего не советую, — терпеливо произнес Кметов. — Просто затея ваша плоха. Что вы станете делать, если всю вашу… хм… организацию пересажают?

Оба нахмурились.

— Мы пойдем другим путем, — глухо проговорил Камарзин.

— Интересно, каким же?

— Вы об этом узнаете.

— Слушайте, Алексей, — устало сказал Кметов, — у нас с вами какой-то ненатуральный разговор получается. Если вы думали, что я дам вам данные по жалитвам, вы ошибались. Я не имею права их выдавать. И потом, почему вы обратились именно ко мне? — Этот естественный вопрос как-то не пришел Кметову в голову сразу.

— Нам сказали, что вы симпатизируете народу, — убито произнесла Вера.

— Ну да, симпатизирую. И делаю для его блага все от меня зависящее. Более того, я хотел бы посоветовать вам как части этого самого народа не выступать с антиправительственными демонстрациями. Ведь это ни к чему не приведет.

— А что, лучше молчать в тряпочку? — с вызовом спросила Вера.

— Никто и не молчит в тряпочку, — внезапно рассердился Кметов. — Вы, горячие головы, думаете, что можно пикетами проблему решить. Однако революция уже происходит. Чиновная революция, на всех уровнях. Проводятся реформы. Поднимаются голоса. И ваши необдуманные действия могут только повредить общему делу.

— Видишь? — спокойно сказала Вера Камарзину. — Я же говорила, что он начнет изворачиваться.

— Да, — глухо сказал Камарзин и поднялся. — Извините, что потревожили.

— Подождите, — обеспокоенно произнес Кметов, тоже вставая. — Я совсем не к тому говорю.

— Мы тоже не к тому говорили, товарищ Кметов, — сказала Вера, протягивая ему руку. — До свидания.

— До свидания, — сказал Кметов, снова пожимая маленькую твердую ладонь. Не оборачиваясь, они вышли, причем Вера пропустила Камарзина вперед. Дверь захлопнулась. Кметов почувствовал себя полным идиотом. За стеной ожесточенно плакал ребенок. «Откуда он там взялся?» — подумал Кметов, яростно сорвал с себя галстук и пошел ставить на плиту чайник. Снаружи совсем стемнело.

Над пляжем сгущались тучи. Волны сильнее набегали на песок, оставляя после себя клочья шипящей пены. Поблекли яркие полосатые зонтики. Домрачеев больше не подавал, а молча лежал рядом, задумчиво пересыпая в пальцах песок. У сетки была Вера. Маленькая, пружинистая, легконогая, отбила в прыжке мяч и засмеялась, откидывая волосы. Тучи совсем сгустились, в их толще посверкивало, заурчал гром.

Кметов открыл глаза. На улице хлестал дождь, холодные струи заливали стекло. Воспоминание о гудке завязло в ушах. Кметов опустил ноги на пол и почувствовал босыми ступнями холод пола. В ванной пахло апельсинами. Он принял душ, побрился. Уже выходя из ванной, в одном полотенце, вспомнил о том, что не выпил сок, вернулся, набрал себе стакан. И с первого глотка почувствовал, что сок не тот. Еле явной кислинкой отдавал он, так, что не сразу различишь. Но пропал такой знакомый аромат роскоши. Сейчас вкус сока напоминал что-то совсем другое. Показалось, наверное, подумал Кметов, одеваясь. С утра во рту какой-то металлический привкус…

В своем кабинете он обнаружил на столе огромный букет роз, к которому была приколота записка с одним-единственным словом: «Благодетелю». У него потеплело на душе. Все-таки приятно, когда за труды твои приходит от людей благодарность. Ведь все во благо человека и все во имя него. Так поблагодари делающего добро: ему будет очень приятно.