Новая Ты - Кэролайн Кепнес

Лав говорит, что лучше поехать.

– Почему?

В ее глазах стоят слезы.

– Порой брат просто невыносим. Никто не станет долго терпеть его выходки.

До салона путь неблизкий. Внутри старомодно и противно. Лав всю ночь утешает Форти, тот ревет и жалуется на судьбу. Она говорит, что все будет хорошо. А когда до него доходит, что из-за него она не получила награду, он разражается новыми стенаниями, и Лав снова его утешает.

– Церемонию отменили, малыш, – врет она, и ее голос успокаивает и лечит, как алоэ вера. – Я ничего не пропустила. Ляг, поспи.

На следующее утро по дороге обратно в Малибу меня гложет беспокойство, что Лав лучше, достойнее, благороднее меня. Настроение падает, я раздражаюсь и цепляюсь к ней из-за Майло: он строчит ей сообщения и уже ждет нас в «Аллеях».

– Джо, пойми, я не могу сердиться на него: никто, кроме меня, не способен долго выносить Форти. К тому же Майло нам нужен. Мне нужен! Только, пожалуйста, не ревнуй. Он встречается с хорошей девушкой, ее зовут Лорелея. Тебе не о чем беспокоиться.

– Я не ревную.

– Понимаешь, Форти притягивает неприятности. Все эти его друзья, проекты, наркотики… Я боюсь за него.

Меня так и подмывает сказать, что теперь с Форти все будет в порядке, ведь он нашел талантливого компаньона. Я – «третий двойняшка», и рядом с милосердной Лав мне хочется быть добрее. Пусть Форти порочный, несчастный и испорченный – мы станем вместе заботиться о нем, будем ему опорой.

– Слушай, – предлагаю я, – ты ведь хотела смотаться в Феникс на встречу с координаторами благотворительных проектов. Поезжай сегодня. Я присмотрю за Форти.

Лав расплывается в улыбке и пишет Майло, чтобы тот ехал домой. И как только мы въезжаем в ворота «Аллей», она вскакивает на меня, даже не дожидаясь, пока я припаркуюсь. Давит на мою ногу, чтобы затормозить, и набрасывается на меня прямо в машине, на подъездной дорожке. Она благодарит за помощь, а я говорю, что это сущие пустяки.

– Впереди выходные, – предупреждает она. – И сейчас лето!

Лав оказалась права: Форти утомителен. Он напился в гостях у Мэттью Макконахи, куда его, честно говоря, никто не приглашал. Потом нагрубил барменше, и мне пришлось перед ней извиняться. Она улыбается, говорит «нет проблем» и добавляет:

– Выглядишь усталым, чувак.

Я рассказываю ей про Форти, и как только замолкаю, она проделывает эту штуку, к которой я до сих пор не могу привыкнуть: выкладывает, что ее зовут Моника, она присматривает за домом недалеко от «Аллей», подрабатывает барменшей и обожает серфинг. Интересуется, умею ли я кататься на серфе. Меня такой вопрос обижает, но не успеваю я свернуть скучный разговор, как меня хлопает по плечу другая барменша.

– Это твой упоротый друг?

К сожалению, мой. И он меня ищет.

– Не раскисай, – влезает Моника. – Расслабься.

Меня поражает нежелание местных признавать, что порой жизнь – дерьмо. Например, когда мы садимся в машину и Форти требует, чтобы я отвез его на ранчо в Топанге к шлюхе-доминатрикс. А потом я сижу на раздолбанном диване в окружении своры лающих собак и стараюсь не слушать, как он трахает ее и называет «мамочкой». Это самая жуткая и долгая ночь в моей жизни, и одно осознание того, что Лав пришлось пережить не одну такую, переполняет меня уважением к ней. Большинство женщин на ее месте давно сдались бы.

Когда я вытаскиваю Форти из «Спайдера» и волоку в дом, он не подает признаков жизни. Уж не сдох ли? Нет – дышит. Так больше нельзя! Пора найти няньку этому сосунку – обязательно добрую и жалостливую, чтобы терпела все его выходки.

На следующий день, пока Форти отсыпается, а Лав учит детей плавать, я выхожу на пляж в поисках барменши, которая советовала мне «не раскисать». И быстро нахожу ее: надраивает свою идиотскую доску. Вчера, в рабочей форме, она выглядела гораздо скромнее; сегодня, в цветастой бандане и микрошортах с блестящим поясом, больше похожа на стриптизершу. Загорелая и подтянутая – типичная телочка с побережья, слишком симпатичная для Форти, но если уже с утра так наряжена и накрашена, значит, глупая и голодная. Трет свою доску, а сама постоянно оглядывается по сторонам. Идеальный вариант! Я машу и двигаюсь ей навстречу.

Лав права: Моника, похоже, самая расслабленная телочка на побережье – да что уж там – в мире. Правильно я сделал, что завербовал ее. Она всегда спокойная и невозмутимая. Как верно подметила Лав, можно влепить ей пощечину – она все равно не перестанет улыбаться. Роман с Форти у них закрутился легко и непринужденно, и мы с Лав теперь свободны. Моника – абсолютная посредственность; у нее каштановые волосы, разделенные слева на косой пробор, и длинная, закрывающая пол-лица челка, которую она постоянно поправляет, откидывает, зализывает, заправляет за ухо. Будь моя воля, давно взял бы ножницы и отстриг ее к черту! Терплю: Моника – моя спасительница, укротительница Форти. Он клюнул на нее, на ее невозмутимость и покладистость, и даже пытался нахваливать мне ее готовность к экспериментам в постели, но я сказал, что мне неинтересно слушать про низкую чувствительность ее нервных окончаний. До сих пор пытаюсь забыть его слова на прошлой неделе: «Я могу даже поссать на нее, старик. Прямо на лицо!».

Моника – лютая калифорнийка, будто живьем сошедшая из клипа «Бич бойз». Она постоянно улыбается и заставляет Форти пить кокосовую воду. Днем. Наверное, глухой полночью ее внутренние демоны вырываются наружу, и она одна в ванной в остервенении режет себе вены… Хотя, возможно, я ошибаюсь и есть люди, у которых вообще нет демонов. Моника всегда в одном и том же приподнятом настроении и в отличной форме: не опухает, не блюет, не злится, не капризничает, не жрет буррито вместо суши. Всегда на расслабоне.

Однажды вечером мы плаваем в бассейне на надувных матрасах, потягиваем коктейли и смотрим кино (ну да, такое вот оно, Лето Любви, – будто разворот из модного журнала и мы звезды).

– Точно! – вдруг вскрикивает Лав. – Меня только что осенило: мы – «Друзья». Вы – Моника и Чендлер, мы – Рейчел и Росс.

Моника тут же поддакивает, хотя сама наверняка ни одной серии целиком не смотрела. Форти заявляет, что сестра уже достала его своей болтовней о «Друзьях», а я соскальзываю в воду и вознаграждаю ее за гениальное озарение.

Родители Лав еще в Европе, Майло отчалил к своей Лорелее в Эхо-Парк, Форти нанял замену для Моники, чтобы той не нужно было следить за чужим домом и она могла проводить время с ним. До конца лета осталось всего четыре недели. Мы отдыхаем и наслаждаемся жизнью: летаем на вертолете на острова, на личном самолете – в Вегас, плаваем в бассейне, едим в бассейне. Моника приносит «курогруди» с фермерского рынка. Вот оно, счастье. Я хочу, чтобы оно длилось вечно.

Но чертов Шекспир был прав. В воздухе появилась прохлада – и с каждым днем становится все заметнее. С пляжей схлынули толпы, и идиоты в «Интеллигенции» как один нацепили нелепые шарфы. Это знак. Грядут перемены. Наше райское лето подходит к концу.