Разведчики - Вячеслав Шалыгин

Стасенко вытянул из пачки, едва не сломав в дрожащих пальцах, новую папиросу, закурил и сфокусировал взгляд не на стекле, а на двери приемного покоя в здании напротив, коридорное окно тоже смотрело на него.

Дверь открылась, и на крыльцо вышли Ворончук с Покровским. Ефрейтор что-то рассказывал, а контрразведчик внимательно слушал и время от времени кивал. Наконец Покровский вынул что-то из нагрудного кармана и передал Василию. Тот повертел вещицу, размером с патрон или зажигалку, сунул ее в планшет и что-то сказал ефрейтору, наклонившись к самому уху. В этот раз кивнул Покровский. На том они и расстались. Василий сел в свою машину и уехал, а Покровский вернулся в приемный покой.

Стасенко потянулся к пепельнице, сделанной из консервной банки, но был вынужден снова переключиться на происходящее в госпитальном дворе. Из двери корпуса, в котором обосновался подполковник, вышли два человека в больничных халатах. Они пересекли двор и скрылись в хирургическом корпусе.

Вроде бы ничего примечательного, мало ли зачем по ночам шастают туда-сюда больные и раненые, вот только у Стасенко опять возникло ощущение, что он знает этих людей.

«Повыше на Васнецова смахивает, – пришла догадка. – А пониже, коренастый… старшина Бадмаев? Решили встретиться с Покровским? Или Филин тоже здесь? Уж не его ли выгружали на носилках? Если все так, то странное дело – все уцелевшие участники борьбы за секретный поезд снова собрались в одном месте. С чего вдруг?»

Подполковнику вдруг померещилось, что незнакомец из тени снова стоит за спиной. Как-то вдруг нахлынуло, и Стасенко даже невольно втянул голову в плечи. Нет, оставаться в коридоре ему больше не хотелось. И в палате тоже! Да и в корпусе этом не хотелось!

Сам не осознавая, какого черта делает, подполковник запахнул халат поглубже, подтянул пояс и пошлепал прямо в тапочках к выходу из корпуса. Минутой позже он пересек двор и вошел в хирургическое отделение. Куда идти дальше, Стасенко не имел представления, поэтому двинулся наугад. Прошел мимо сонной медсестры на посту, мимо процедурной комнаты, миновал несколько палат и остановился. Дальше были только туалеты и лестница на верхние этажи.

«Мне туда». Стасенко поднял взгляд на лестницу и увидел доктора Еремину. Она была свежей, умытой, в белоснежном медицинском халате. Васильковые глаза доктора светились добродушием, а на губах у нее играла улыбка, адресованная явно подполковнику. Вот только в руке Алевтина сжимала пистолет с глушителем, направленный Стасенко в лоб…

Подполковник проснулся, резко сел на койке и шумно вдохнул.

Сон! Это был простой сон! Хотя нет, не простой. Такие правдоподобные и детальные сны ему не снилось еще никогда.

«А раз так, что было сном и что явью? – Стасенко ощупал под собой матрас. – Судя по всему, до туалета я не дошел. Значит, сон начался с этого, с моей воображаемой первой отлучки из палаты?»

Стасенко утер со лба холодный пот и бросил взгляд за окно. Все еще стояла ночь. А на госпитальном дворе тарахтел мотор. Подполковник вскочил с койки и прильнул к стеклу. Из грузовика выгружали носилки с раненым. Помогал санитарам ефрейтор Покровский. На крыльце, придерживая под локоть доктора Еремину, стоял Ворончук.

Все, что приснилось Стасенко, повторялось в действительности. Немного другими казались детали, но общий смысл оставался прежним. Все, кто видел поезд, собирались в одном месте. Вот такое мистическое мракобесие.

Наши дни, Москва

Зимин отвернулся от большого экрана с медленно ползущими сверху вниз текстовыми блоками официальных новостей Москвы и региона, потер глаза и двинулся прогулочным шагом дальше в обход «башни».

Говорят, что, если ты занят интересным делом, время летит незаметно, а если сидишь на скучной работе, оно тянется бельевой резинкой. Для себя Леонид давно развенчал этот миф, но каждый раз удивлялся, обнаружив, что время изменило ход. Могло замедлить, могло ускорить, и это не зависело от сути дела. То есть интересная работа иногда делалась быстро и оставляла уйму времени на другие занятия, а иногда она же поглощала все часы и минуты, отведенные для бодрствования. Получается, прямой или обратной зависимости не было, а вот выкрутасы со временем – получите и распишитесь.

Эпизоды утренней главы шифрованных записей Леонид проглотил за час. Это с учетом расшифровки. Но дальше работа встала колом. Слишком много информации уместилось между строк этой странной главы. Всю ее следовало осмыслить, привести к некоему знаменателю, а возможно, и вывернуть «наружу мехом».

На все это ушло втрое больше времени, плюс потребовался отдых с переключением на посторонние темы, вроде текущих новостей, и с прогулкой вокруг «башни».

«Что могут означать все эти намеки… да какие там намеки… прямые ссылки на секретные исследования немцев по теме ускоренной регенерации высших организмов? – размышлял Зимин, пиная хвою и шишки. – Хвост у ящерицы это так… баловство. Далеко не то же самое, что встающий с земли человек с перерубленной шеей. Или тут есть какая-то связь? Что содержала та липкая жидкость в емкостях секретных вагонов? Стимуляторы, как сказала Еремина, это понятно. Но что еще? Какое-то вещество, мгновенно восстанавливающее поврежденные органы? До каких высот «над уровнем современной медицины» поднялись немецкие ученые? Этот странный «сон Стасенко» – намек на верный ответ или только вариант ответа? «Живые машины», которые были созданы в нацистских лабораториях, все еще живы?»

Мимо Леонида прошуршала импортная машина без шофера за рулем. Выехала из ближайшего гаража, медленно подрулила к «башне» и замерла на парковке, строго между белыми линиями разметки. Бортовой компьютер справился с простейшим заданием блестяще. Зимин проследил за маневрами машины и вернулся к размышлениям, но уже в другом ракурсе.

«Лейтенант Гришунин вынес диверсанту мозг – в прямом смысле, а не как нынешние депутаты на встречах с избирателями, но фриц сделал еще несколько выпадов ножом, принял боевую стойку и не рухнул. Как такое может быть? Почему немец продолжал драться? Если предположить, что это был робот, объяснение напрашивалось само собой – размещать процессор в голове у робота совсем не обязательно. Но ведь тогда, в сорок четвертом, создать человекоподобного робота было невозможно в принципе. Или немецкая электроника в те времена тоже «поднялась над общим уровнем» на недосягаемые высоты? Если так, куда все делось после войны?»