Разведчики - Вячеслав Шалыгин

На рабочем месте Леонида поджидал Андрей Михайлович. Какое-то время он молча изучал Зимина, затем жестом приказал сесть за стол и уселся напротив.

– С кем разговаривали на территории? – Голос у майора был снова строгий. – О чем?

– Кажется, это был садовник. – Леонид пожал плечами. – О погоде.

– Здесь нет садовников. Как он выглядел?

– Я не разглядывал.

– Вот так? – Репин положил на стол черно-белую фотографию.

Леонид увидел на фото офицера в форме военных времен… после сорок третьего, в погонах. То есть фотография не могла быть портретом садовника. Да и в принципе не могла быть снимком кого-то из ныне живущих, если это оригинал, а не стилизация. Определенно, майор Репин снова затеял какую-то игру. Пытался подтолкнуть Зимина к чему-то или навести на определенные мысли? Пока что понять было трудно.

Леонид взял фотокарточку и рассмотрел поближе.

– Дедушка его?

– Отвечайте на вопрос.

– Даже близко не похож. – Леонид машинально перевернул снимок.

На обратной стороне настоящих старых фотокарточек часто делались надписи. Присутствовала надпись и здесь.

«Ст. лейтенант Ворончук. 1944 г.».

У Зимина в памяти замкнулся контакт. Ворончук? Старший лейтенант Василий Ворончук? Из отдела контрразведки Смерш одной из стрелковых дивизий 28-й армии 3-го Белорусского фронта?

«Интересно, зачем Репин показал эту фотографию? Да еще под таким соусом, словно пытался… словно пытался… подать какой-то знак? Фейхоа мне в карман! Андрей Михайлович ведет двойную игру? Да не может быть!»

– Увидите садовника снова – сразу сообщите мне. – Репин спрятал фотографию. – Это может быть враг.

В голосе снова мелькнули формальные нотки, словно майор сказал то, что должен был сказать по инструкции, и не более того. Леонид попытался встретиться с ним взглядом, но это ему не удалось. Взгляд у Андрея Михайловича оставался подчеркнуто отсутствующим, формально нацеленным в район верхней пуговицы на рубашке Зимина.

– Обещаю быть бдительным. Можно работать?

– Приступайте, – Репин поднялся, зачем-то окинул взглядом кабинет и вышел.

Зимин открыл папку, нащупал закладку в стопке зашифрованных листов и погрузился в изучение записей. На первой же странице обнаружилось упоминание о том самом старшем лейтенанте Василии Ворончуке. Никакого совпадения тут быть не могло. Репин знал, на чем остановился Леонид, и пытался что-то подсказать. Что конкретно?

«Надеюсь, сейчас узнаю…»

Ноябрь 1944 года, Восточная Пруссия, участок 3-го Белорусского фронта

Что главное на войне? Танки, авиация, артиллерия? Задайте этот вопрос и услышите десятки разных ответов.

Но только один будет правильным. Его даст любой солдат, сидящий в окопе на переднем крае. Главное – это лопата.

Если ты не окопался, считай, тебя нет.

Дивизия вышла на новый рубеж всего сутки назад, но уже зарылась в полный профиль, в две линии, со множеством вспомогательных ходов и ответвлений, а местами перекрыла траншеи накатами из бревен, соорудив таким нехитрым способом блиндажи.

Схема новой линии обороны была привычная, поэтому шедший первым Ворончук не затормозил ни на миг. Он понимал не хуже Филина, что успех зависит от быстроты и внезапности больше, чем от суворовского натиска. Диверсантов следовало застать врасплох. По этой же причине, уже на подходе к блиндажу, где ожидали удобного момента для перехода фальшивые разведчики, он приказал двум своим бойцам выбраться наверх и подползти к укрытию, чтобы контролировать ситуацию с минимальной, но все-таки высоты.

– Так бы гранатами забросать и вся любовь, – притормозив, поделился Ворончук с Филиным. – Но я понимаю, доктора надо спасти. Кто там, кстати, и откуда?

– Из госпиталя, капитан Еремина.

– Не знаю такую. – Секунду подумав, Ворончук мотнул головой. – В блиндаж соваться себе дороже. И сами нарвемся, и доктора фрицы могут порезать. Надо выждать, когда поползут, или выманить их.

– Эти – стреляные воробьи, на хлебный мякиш их не приманишь. И не все в блиндаже могут быть. Мы с другой стороны зайдем.

– Кого из них можно не брать?

– Теплым только самый здоровый нужен, остальные – мясо.

– Понял. Ну давай, смеркается уже, в любой момент могут выползти. Ни пуха…

– К черту, Вася.

Филин с Покровским тоже выбрались из окопа и поползли напрямик, огибая блиндаж с тыла.

Правы оказались и Никита, и контрразведчик Ворончук. Едва Филин и Покровский вновь очутились в окопах метров на двадцать левее, как в районе блиндажа началось движение. Сначала выглянул один из диверсантов, затем появился второй, который дал отмашку третьему, занимавшему позицию почти под носом у разведчиков. Все трое оказались из «прикрытия». То есть брать Золкина и его главного помощника выпадало Ворончуку.

Никита поглубже натянул пилотку, подобрался ближе и затаился, изображая обычного бойца, который вернулся на свое место. Ближний диверсант не обратил на него внимания. Он сосредоточенно ждал сигнала из блиндажа.

И этот сигнал поступил, только не такой, как думал диверсант. Да и Филин тоже. По ту сторону блиндажа хлопнул выстрел, загомонили солдаты, послышались звуки потасовки. Два диверсанта тут же бросились обратно в блиндаж, но скрылся лишь один. На второго сверху спрыгнул боец из засадной группы. Сцепившись, они потеряли равновесие и завалились внутрь блиндажа.

Третий диверсант дернулся на выручку своим, но его свалил с ног Филин. Привычным отработанным приемом Никита попытался выпустить из диверсанта пар, однако лишь вспорол ему финкой маскхалат.

Немец ловко сбросил напавшего сзади Филина, мгновенно достал откуда-то свой нож и едва не пришпилил капитана ко дну окопа.

Никита успел поджать одну ногу и отбить руку немца с ножом. В следующий миг он сгруппировался и уже двумя ногами отбросил диверсанта прямо на нож Покровскому.

В этот раз немец пропустил удар в спину, но не обмяк и даже не притормозил. Он врезал Лехе с разворота локтем в ухо, а затем добавил с ноги в живот. Покровский отлетел метра на два.