Сила - Наоми Алдерман

Тунде опасливо кивает.

– Ну епта, еще бы. Это чтобы мы присмирели и запутались. Старая армейская тактика. Если ты враг от и до, человек понимает: как увидел тебя – надо бить. А если ты раздаешь конфетки детям и лекарства слабым, у людей в голове все путается, и они уже не знают, как тебя ненавидеть. Понимаешь, нет?

– Да, я понимаю.

– И уже началось. Видел статистику по домашнему насилию против мужчин? По убийствам мужчин женщинами?

Статистику Тунде видел. Таскает ее с собой, как ледяной леденец, застрявший в горле.

– С этого все и начинается, – продолжает УрбанДокс. – Нас обрабатывают, чтоб мы ослабели и струсили. Им того и надо. Все по плану. Потому что им так велели.

Тунде думает: нет, не поэтому. А потому что могут.

– Вас, – говорит он, – финансирует изгнанный король Саудовской Аравии Авади-Атиф?

УрбанДокс улыбается:

– Будущее, друг мой, беспокоит очень многих мужчин. Есть хлюпики, предатели своего гендера и своего народа. Есть те, кто полагает, будто женщины над ними смилостивятся. Но многие знают правду. Выпрашивать деньги нам не приходится.

– И вы упомянули… развязку.

УрбанДокс пожимает плечами:

– Я же говорю. Они хотят убить нас всех.

– Но… а выживание человечества?

– Женщины, они просто животные, – отвечает УрбанДокс. – Как и мы, они хотят спариваться, размножаться, рожать здоровое потомство. Но одна женщина вынашивает ребенка девять месяцев. За всю жизнь хорошо если вырастит, скажем, пятерых или шестерых.

– И?

УрбанДокс хмурится – мол, это же очевидно:

– Из нас они оставят только самых генетически здоровых. Потому-то Бог и назначил мужчинам господствовать. Как бы плохо мы ни обращались с женщиной… ну, это как с рабом.

У Тунде каменеют плечи. Просто молчи, слушай, запиши, используй и продай. Заработай денег на этом мерзавце, продай его с потрохами, покажи, кто он есть.

– Люди, видишь ли, понимают рабство неверно. Если у тебя есть раб, он твоя собственность, ты не хочешь, чтоб твоя собственность пострадала. Как бы плохо мужчина ни обращался с женщиной, ему нужно сохранить ей здоровье, чтоб она смогла выносить ребенка. А теперь… один генетически идеальный мужчина может зачать тысячу… пять тысяч детей. А остальные мужчины им на что сдались? Нас всех поубивают. Послушай меня. Не выживет даже один из сотни. Может, и один из тысячи не выживет.

– И ваши доказательства?..

– Ой, я видел документы. И более того – я умею думать головой. И ты тоже, сынок. Я за тобой наблюдал – ты умный. – УрбанДокс возлагает влажную холодную ладонь Тунде на плечо. – Приходи к нам. Помоги нам. Мы тебя не оставим, когда уйдут все прочие, сынок, потому что мы на одной стороне.

Тунде кивает.

– Нам сейчас нужны законы для защиты мужчин. Комендантские часы для женщин. И чтобы правительство пустило все свободные ресурсы на поиск лекарства. И чтобы мужчины возвысили голос – пора узнать, кто за нас. Нами правят пидоры-женопоклонники. Их пора убрать.

– И в этом задача ваших терактов?

УрбанДокс снова улыбается:

– Ты прекрасно знаешь, что я никогда не устраивал и не одобрял терактов.

Да, юлит он мастерски.

– Однако, – продолжает УрбанДокс, – если б я был связан с террористами, я бы решил, что они только разминаются. При падении Советского Союза потерялось немало оружия. Серьезное железо. Может, они кое-чем затарились.

– Так, стоп, – говорит Тунде. – Вы угрожаете в своей стране устроить ядерный теракт?

– Я вообще не угрожаю, – отвечает УрбанДокс, и глаза у него бледны и холодны.

Алли

– Матерь Ева, благословите меня.

Мальчик славный. Пушистые светлые волосы, веснушчатое сливочное лицо. Лет шестнадцать, едва ли старше. Английский с приятным акцентом – среднеевропейские, бессарабские интонации. Удачно выбрали.

Алли и самой каких-то двадцать лет, и хотя ее окружает эдакая аура – некоторые знаменитые адепты называют ее “старая душа”, о чем отчиталась “Нью-Йорк таймс”, – все равно есть опасность, что потребной весомости ей недостает.

Молодые, как говорится, ближе к Богу – и особенно молодые женщины. Нашей Богоматери было всего шестнадцать, когда она привела в мир свое будущее жертвоприношение. И все же полезно для начала благословить человека явно моложе Алли.

– Подойди ближе, – говорит она, – и скажи, как тебя зовут.

Камеры утыкаются белокурому мальчику в лицо. Тот уже плачет и дрожит. Толпа в основном безмолвствует, шорох дыхания тридцати тысяч человек лишь изредка прерывается вскриком “Славься, Матерь!” или просто “Славься!”.

Мальчик отвечает тихо-тихо:

– Христиан.

На это весь стадион откликается хоровым вздохом.

– Очень хорошее имя, – говорит Алли. – Не бойся, что имя плохое.

Христиан рыдает в три ручья. Рот открыт, и влажен, и темен.

– Я знаю, тебе тяжело, – говорит Алли, – но я возьму тебя за руку – и умиротворение Нашей Матери осенит тебя, хорошо?

Это как магия – предсказываешь, что случится, будто сама свято веришь. Христиан снова кивает. Алли берет его за руку. Объектив камеры на миг задерживается на их ладонях – смуглая рука сжимает бледную. Христиан замирает. Дышит ровнее. Камера отъезжает – Христиан улыбается, спокойно, хладнокровно даже.

– Итак, Христиан, ты с детства не можешь ходить?

– Да.

– Что с тобой произошло?

Христиан показывает на ноги – ком под одеялом, спеленавшим его от пояса и ниже.

– Упал с качелей, – говорит Христиан, – в три года. Сломал спину.

Улыбается доверчиво. Показывает руками, точно карандаш в пальцах переламывает.

– Ты сломал спину. И врачи сказали, что ты больше никогда не будешь ходить?

Христиан медленно кивает.

– Но я знаю, что буду, – безмятежно говорит он.

– Я тоже знаю, Христиан, потому что мне показала Матерь.

А также люди, которые организуют эти мероприятия и проверяют, не слишком ли повреждены нервные окончания, а то Алли не справится. У Христиана есть друг из той же больницы, милый пацан, верит еще беззаветнее Христиана, но, увы, перелом слишком серьезный, нет гарантий, что Алли его исцелит. И вдобавок не подошел для телетрансляции. Акне.

Алли кладет ладонь Христиану на загривок, на самые верхние позвонки.

Христиан содрогается; толпа ахает и затихает.

В сердце своем Алли спрашивает: А вдруг в этот раз не получится?

Голос отвечает: Да ты каждый раз так говоришь, подруга. Ты звезда.