Седьмой ключ - Елена Ткач

— Да что вы, Сереженька, зачем напраслину на себя возводите, я же видела ваши работы — есть в них все: и свобода, и радость… Это ли не настоящее? И потом, вы только оглянитесь вокруг! Ведь чудеса — они всюду, так же близко, как эта ветка сирени: прикоснись — и почувствуешь ее тяжесть. Душа сама дорогу к чуду найдет…

— Вот и нашла! — Сережа выпалил это с силой, с каким-то исступленьем, но на лице лежала тень обреченности. Словно пугала его та дорога…

— Я нашел ее, Вера, нашел, теперь все возможно, все по плечу… Обо мне знают, меня ведут, и силы, которые я получаю… о, они безграничны!

— Да, но кто ведет вас, Сереженька, кто?

— Об этом я сейчас вам сказать не могу. Мне не велено. Только, Вера… верьте мне, все задуманное свершится, все сбудется! Я для Машки все сделаю. Не будет она глядеть на отца как на нищего, на соседские «мерседесы» с тайной завистью любоваться. Все будет теперь у нее, ни в чем нуждаться не станет… Я докажу, что отец у нее — не обиженный на весь свет неудачник — нет… Ах, Вера, какая власть у меня!

Он говорил, а в глазах затаился страх — даже не страх — ужас! Смертный ужас, точно знал, что все, о чем он сейчас говорит, все, что делает, жизнь из него высасывает по капле. Точно знал, что слова эти — смертный его приговор.

— Сережа, погодите, я ничего не понимаю, — Вера с тревогой заглядывала ему в глаза, но Сергей снова их отводил, как будто прятал стыд, который жег его изнутри.

— Сережа, разъясните вы мне, что за власть такая! Что с вами происходит?

— Ах, Верочка! Как жаль, что сейчас не могу вам всего открыть! Я связан клятвой. Печать на устах… Не могу. Только… знайте, что все сотворенное человеком начинает жить своей жизнью. Картины, романы, симфонии… Даже простой натюрморт, даже самое короткое стихотворение — если художник душу в него вложил… О, какая здесь сила! Какая власть!

— Да над кем власть-то, Сереженька? Разве творчество для власти, по-моему, вы что-то путаете! Вот кабинеты — для власти, да! А стихи, картины… Нет, не о том вы сейчас говорите. Кто вам все это внушил?

— Не пытайте, Вера, не спрашивайте! Не могу я открыть. А власть… она магическая. Ведь творчество — это магия, да! Самая сильная, самая абсолютная магия! В творчестве — наши самые сокровенные мысли, а мысль творит мир. Они воздействуют на реальность — наши творения. Художник — он и есть властелин мира, да! Я есмь! Я все могу! Но только, — он запнулся и как-то странно исподлобья взглянул на Веру. — Если вы захотите… я могу и вам вход открыть, и вас за собой повести…

— Какой… вход?

— Путь к могуществу — я нашел его! Я…

— Сережа, — Вера обеими руками взяла руку Сергея и крепко тряхнула ее. — Сереженька, милый, вы не в себе! Вам отдохнуть нужно. Видно, тот приступ сердечный последствия дал… Хотите, пойдемте к нам! Оставайтесь у нас, Сережа! Вам нельзя одному — что-то странное с вами творится, не могу я вас так оставить.

— Нет, Вера, что вы! Со мной все в порядке. У меня все хорошо, — эти слова были сказаны таким тоном, будто он сам себя старательно убеждал. — Если я вас чем удивил, напугал — не принимайте этого близко к сердцу… не надо было мне говорить. Это мое — только мое, мой путь, и я пройду его до конца!

— До какого… конца? — испуганно переспросила Вера. Вид у Сергея был такой измученный, что она окончательно убедилась — его надо спасать!

— До своего. У каждого — свой конец! Ладно, Вера, чего там, забудьте. Сейчас чайник поставлю, горяченького попьем.

— Я чаю не буду, Сережа, мне домой пора, девочки ждут. Так вы не против, если Маша у нас еще немного побудет? Я ведь за этим собственно к вам и пришла. Пусть у нас поживет, а, Сережа, не возражаете? Девочки подружились, пруд рядом, и вообще, вдвоем веселей… А вы тут пока поработаете спокойно, никто отвлекать не будет. Ну как?

— Пусть… поживет. А я тут… — он застыл с каким-то отчаянным выражением, глаза опять глядели куда-то вдаль.

— Сережа, — Вера вдруг решилась, — вы не покажете мне… ваши работы последние? Очень хочется поглядеть.

— Да, собственно… можно одну показать. Он на ней, он! Впрочем, не важно. Это только эскиз, набросок… мне велено завершить.

Он поднялся, прошел в комнаты и, вернувшись через минуту, положил на стол перед Верой плотный лист ватмана. Она глянула и отшатнулась невольно. Глаза! Жуткие нечеловеческие глаза с узкими зрачками глянули на нее с рисунка. В памяти тотчас встал тот портрет, который она видела у колдунов. Тот же гипнотизирующий взгляд, то же змеиное выражение… Вера инстинктивно заслонилась рукой, точно портрет мог ударить ее, ранить или вовсе убить.

Сережа пристально глядел на нее, и во взгляде его появилось какое-то новое выражение… Точно хотел ей что-то внушить, приказать: «Не отстраняйся! Гляди!»

Она буквально заставила себя на шаг отступить — ноги не слушались. И тотчас Сережа потупился и отвернулся. А когда она окликнула его, помотал головой, словно силился что-то сказать, но не найдя нужных слов, застонал и рухнул на стул, как подкошенный.

— Вот, вы мне не верите! Вижу, что вы… не дано вам… Вера! — он поднял на нее умоляющие глаза, в которых стояли слезы. — Вера, поймите, я Машке хочу доказать, что отец ее не простой человек — он талант, гений! И я докажу! Потому что мне сказано: я избранник! «Нас мало избранных, счастливцев праздных»… Помните Пушкина? Так вот, я… — он вскочил и кинулся вслед за ней. Она шла к калитке, так спешила, будто за нею гнались, позабыв обо всех правилах приличия — лишь бы скорее отсюда.

Он нагнал ее, загородил дорогу:

— Вера, не уходите, вы нужны мне! Ну скажите, разве не удивительно — я нашел, что искал, во что верил… Вы сказали: «Чудо рядом, только протяни руку…» Кажется, смысл такой? Вот я и прикоснулся к чудесному. Высшие силы… они ведут нас… Я столкнулся с этой великой силой, я получил посвящение! Я достигну всего, Вера, слышите? Всего, чего захочу! А я хочу стать художником, великим, знаменитым художником, чтобы весь мир лежал у моих ног! И Машка… чтоб она гордилась мной, чтобы знала… И вы, вы тоже…

— Что — и я? — Вера старалась не глядеть на Сергея, он был ей сейчас неприятен. Что-то, видно, застило ей глаза, если прежде не замечала в нем этой мании величия, жажды властвовать, рабской и суетной страсти, которая ломает душу, губит ее в угоду неукрощенному себялюбию. Но ведь прежде в нем этого не было… Что же стряслось, что приключилось с этим тонким, одаренным человеком, каким он казался ей, отчего он так разительно и неузнаваемо изменился? Что или кто подчинил его своей воле? Вера видела: Сергей не в себе, он подпал под чье-то влияние, и эта чуждая власть способна окончательно погубить его. В этом она не сомневалась.

— Так что, Сережа? Вы думаете, все это придает вам величия? Возвышает в моих глазах? — она смягчилась, глядя как он весь поник под ее презрительным взглядом. — Опомнитесь! Восстановите в памяти дни, когда вы только сюда приехали. Как вы радовались всему: траве, деревьям, цветам, этому воздуху, который точно крылами веет… Вы тогда ожили, ощутили потребность передать то, что радует сердце, душу… Вы начали рисовать! И какие были работы, Сережа! У вас и вправду талант. Но ЭТО! Это же… Мороз по коже — вот что я вам скажу! Да вы сами-то на себя поглядите! У вас ведь ужас в глазах! Сергей, вы ошиблись, не на ту дорожку ступили… Не знаю, кто вас избрал, что за высшие силы, только подумайте, откуда они? КТО вас призвал на служение? Свет Божий — он ведь для радости, в нем благодать… И тот, кто в себе ее хоть однажды почувствовал, только он может назваться творцом, художником и нести людям этот свет. А тут ведь ужас, Сережа! Опомнитесь, пока не поздно.