Голос ночи - Дин Кунц

Единственное, что его расстраивало, так это то, что наложенные на него ограничения мешали ему ухаживать за Хэзер Липшиц. У него никогда ранее не было подружки. Ни одна девушка не проявляла к нему интереса. Ни малейшего. Теперь, когда наконец стали открываться какие-то перспективы, он боялся, что может все испортить.

Он позвонил Хэзер и объяснил, что его наказали и что он не сможет сходить с ней в кино, как обещал. Правду о том, почему он сидит взаперти, он не сказал; не упомянул и о том, что Рой пытался убить его. Она пока еще недостаточно хорошо его знала, чтобы поверить такому сумасшедшему рассказу. Из всех людей, которых знал Колин, Хэзер была тем человеком, чье мнение о нем имело для него наибольшее значение: он не хотел, чтобы она думала о нем как о кандидате в дурдом. Когда он объяснил ей, что произошло, она отнеслась к этому очень сочувственно, и они договорились, что пойдут в кино в следующую среду, после того как ему разрешат выходить из дома. Она даже была согласна идти на более ранний сеанс, чтобы он смог вернуться домой засветло и выполнить условие, поставленное его матерью. Они поболтали минут двадцать о книжках и кино; разговаривать с ней было легче, чем с любой девочкой, которую он знал.

Когда он повесил трубку, настроение его было гораздо лучше, чем до звонка: по крайней мере, на полчаса мысли о Рое Бордене отступили на задний план.

Он звонил Хэзер каждый день в течение всей недели своего вынужденного затворничества, и ни разу им не пришлось искать тем для разговора. Он многое о ней узнал, и чем больше она ему рассказывала, тем больше нравилась. Он надеялся, что и сам производил на нее не менее благоприятное впечатление, и с нетерпением ждал, когда они смогут вновь увидеться.

Он ожидал, что Рой придет к ним домой или, по крайней мере, позвонит и станет ему угрожать, но дни проходили спокойно. Он подумывал о том, чтобы взять инициативу в свои руки, просто так, чтобы понаблюдать за результатом. Один или два раза на дню он даже подходил к телефону и набирал несколько цифр. Но тут его начинало трясти, и он бросал трубку.

Он прочитал с десяток новых книг: научную фантастику, о рыцарях и волшебстве, сверхъестественных силах, рассказы, заполненные отвратительными чудовищами, — то, что ему нравилось больше всего. Но как будто что-то случилось с сюжетами или со стилем писателей — прежнего столь знакомого леденящего душу ужаса он не испытывал.

Он перечитал ряд вещей, от которых несколько лет назад, при первом чтении, у него волосы дыбом становились. Он обнаружил, что, как и прежде, был способен оценить яркость и грозную таинственность «Кукольников» Роберта Хайнлайна, но ужас, который с такой силой передавался ему, когда он впервые читал эту вещь, отсутствовал. «Стой, кто идет?» Джона Кембелла и самые страшные рассказы Теодора Стерджена — такие, как «Оно» и «Плюшевый медвежонок профессора», — по-прежнему вызывали у него отчетливые и острые видения Зла, но желания оглянуться с опаской через плечо, пока перелистываешь страницы, не было.

У него появились проблемы со сном. Если он закрывал глаза более чем на минуту, то слышал странные звуки: таинственно крадущийся, настойчивый шум незваного ночного гостя, пытающегося забраться в спальню через закрытую дверь или окно. Колин также слышал что-то на чердаке — что-то тяжелое ползало взад-вперед, будто пыталось найти слабое место в потолке его комнаты. Он думал о том, о чем с таким презрением говорила его мать, и убеждал себя, что на чердаке ничего нет; твердил себе, что это просто его слишком активное воображение. Но все равно он продолжал это слышать. После двух бессонных ночей, он подчинился своему страху и бодрствовал, читая, до утра; лишь при свете начинающегося дня он мог заставить себя заснуть.

В среду, спустя восемь дней после событий на свалке отшельника Хобсона, «домашний арест» с Колина был наконец снят. Но выходить на улицу ему не хотелось. Через окна первого этажа он внимательно осмотрел участок; и хотя не обнаружил ничего подозрительного, зеленая лужайка перед домом показалась ему более опасной, чем поле самой страшной битвы, которую знало человечество, пусть даже при этом не слышно было разрывов бомб и свиста пуль.

— Рой не рискнет что-либо сделать при свете дня, на глазах у всех.

«Он сумасшедший, откуда ты знаешь, что он может сделать?»

— Иди. Выходи. Выходи и делай то, что нужно сделать.

«А если он поджидает...»

— Ты не можешь прятаться здесь до конца своих дней.

Он поехал на велосипеде в библиотеку. По дороге, проезжая по залитым солнцем улицам, он постоянно оглядывался назад. Он был более или менее уверен, что Рой не следил за ним.

Прошлой ночью Колин спал всего три часа. Однако рано утром, когда библиотекарша миссис Ларкин открыла двери, начиная рабочий день, он уже стоял у входа в библиотеку. Он бывал здесь регулярно два раза в неделю, с тех пор как переехал с матерью в город, и миссис Ларкин быстро усвоила его вкусы. Когда она увидела, что он стоит на ступеньках у входа, она сказала:

— Мы получили новый роман Артура Кларка в прошлую пятницу.

— Отлично.

— Я не стала ставить его на полку, потому что рассчитывала тебя увидеть в тот же день или самое позднее в субботу утром.

Он вошел следом за ней в большое прохладное, выстроенное в колониальном стиле здание, где их шаги заглушались огромными стеллажами книг и где воздух пах клеем и старой желтеющей бумагой.

— Но после того как ты не появился и в понедельник после обеда, — продолжала библиотекарша, — я уже не могла придерживать книгу. И надо же было так случиться, кто-то взял ее вчера вечером за несколько минут до закрытия!

— Ничего, — сказал Колин. — Большое спасибо, что подумали обо мне.

Миссис Ларкин отличалась прекрасным характером. Это была рыжеволосая женщина со слишком маленьким лбом, слишком большим подбородком, слишком маленьким бюстом и слишком объемным задом. Очки у нее были еще толще, чем у Колина. Она обожала книги и людей, которые любят книги, и Колин к ней очень хорошо относился.

— Вообще-то я пришел, чтобы посмотреть микрофильмы, — сказал он.

— Да, но, к сожалению, мы научную фантастику не микрофильмируем.

— А меня сегодня интересует не научная фантастика. Я хотел бы посмотреть старые номера газеты «Санта-Леона ньюс реджистер».

— И зачем они тебе понадобились? — Она скорчила кислую физиономию, как будто откусила лимон. — Может быть, это и не очень патриотично по отношению к моему родному городу, но скучнее газеты, чем «Ньюс реджистер», по-моему, не найти. Одни только рассказы о кулинарных аукционах, церковных мероприятиях и отчеты о заседаниях городского совета, где глупые политики часами спорят о том, заасфальтировать или нет рытвины на Бродвее.

— Видите ли, в чем дело... я просто готовлюсь к началу учебного года в сентябре, — сказал Колин. («Интересно, поверит ли она в такую глупость?») — У меня всегда большие трудности с сочинениями, поэтому я хотел бы позаниматься заранее.