Боевой гимн - Уильям Форстен

— Я знаю солдатских жен, — продолжил Шудер. — Если ей домой приносят мертвое тело или близкий друг говорит, что своими глазами видел, как погиб ее муж, то только тогда, после того, как утихнет горе, она, может быть, найдет себе другого. Но даже в этом случае тоска по убитому мужу длится годами. С тобой совсем другая история. Твой отряд просто исчез. Я уверен, что Эндрю послал на поиски патрули, которые обнаружили место, где произошел бой, и не нашли твоего тела среди убитых.

Ганс осекся. В степи не оставалось ни могил, ни гниющих тел. Все, что могли найти разъезды Эндрю, — это груды обугленных костей на месте пиршества всадников орды.

— Ты числишься пропавшим без вести. Ты мне сам сказал, по Республике ходили слухи о том, что мерки и бантаги начали брать людей в плен. Твоя жена считает, что с тобой произошло именно это. И кроме того, что-то в ее сердце обязательно говорит ей, что ты жив. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.

— Я разговариваю с ней каждую ночь, — глухо произнес Григорий.

Ганс не ответил. Каждую ночь он слышал, как его соседи по бараку молятся своим богам, плачут или беседуют со своими близкими, воображая себя дома и веря, что дом и жизнь все еще существуют.

— Ну, вот видишь? Думаешь, она этого не ощущает? Разве ты никогда не чувствовал, что она тебе отвечает? Рассказывает тебе о вашей дочке?

— Раньше все так и было, — кивнул Григорий. — Но в последнее время ее образ тускнеет. Я с трудом вспоминаю, как она выглядит. Вижу только ее глаза, глядящие на меня сквозь пряди волос, и вдыхаю запах ее духов.

— Все будет по-прежнему, — убежденно сказал Ганс, кладя руку на плечо друга. — И вообще, я собираюсь забронировать место в первом ряду на твоем следующем представлении «Генриха Пятого».

По щеке Григория прокатилась слеза, и он выдавил из себя вымученную улыбку.

— «И Криспианов день забыт не будет отныне до скончания веков; с ним сохранится память и о нас — о нас, о горсточке счастливцев, братьев…»[2]

Они прошли в восточный угол фабрики, где хвостовые молоты и катки превращали свежевыплавленное железо в рельсы, развернулись и направились обратно. Вдруг Ганс резко остановился.

— Что-то происходит, — прошептал он.

В цех вошел Карга в окружении полудюжины надсмотрщиков. Выйдя в центр зала, они двинулись вдоль ряда плавилен. Около каждый печи Карга на секунду останавливался, показывал на одного из рабочих, и надсмотрщики уводили этого человека с собой.

Ганс ускорил шаг. Он заметил, как у четвертой печи одна из женщин вытащила носовой платок и вытерла им лицо, подавая сигнал Кетсване. По-видимому, этот жест привлек внимание Карги, и по его приказу один из бантагов схватил наблюдательницу Ганса.

«Неужели они напали на наш след?» — лихорадочно думал Ганс. Он заставил себя идти обычным шагом. Хотя он уже давно понял, что Карга не обладает способностью Гаарка читать чужие мысли, инстинкт самосохранения подсказывал Гансу, что с главным надсмотрщиком надо держать ухо востро.

Карга был уже рядом с третьей плавильней и разглядывал людей из бригады Кетсваны. Наконец он как бы наугад ткнул пальцем в одного из них, и надсмотрщики мигом оттащили рабочего прочь от печи.

— Что-то случилось? — спросил Ганс. Карга повернулся в его сторону, и Ганс склонился в низком поклоне.

— Может быть.

Ганс медленно выпрямился и вздрогнул, завидев волчий оскал своего мучителя.

— Могу ли я чем-нибудь помочь?

Карга затряс головой.

— Мне просто захотелось поболтать с этими людьми, — ответил он, показывая рукоятью кнута на кучку перепуганных пленников. — Потом мы отправим их на другую фабрику.

Ганс рискнул бросить на несчастных быстрый взгляд. Глаза женщины с четвертой плавильни были опущены, челюсти крепко сжаты. Это была жена одного из карфагенян, участвовавшего в заговоре.

Кетсвана сделал было шаг вперед, но Ганс поднял вверх ладонь, и огромный зулус замер на месте. Жест Ганса не ускользнул от внимания Карги, и он заинтересованно посмотрел на Кетсвану.

— Пожалуй, я возьму с собой и его тоже, — заявил главный надсмотрщик.

— Он бригадир этой печи. Если ты заберешь его, вся работа здесь встанет.

Несколько мгновений Карга размышлял над этими словами.

— Ладно, — решил он. — Для моих целей подойдет один из его людей.

— А могу я спросить тебя, куда ты их уводишь? Они находятся под моей защитой.

Карга запрокинул голову и расхохотался.

— Они не умрут, об этом ты можешь не беспокоиться. — Взгляд бантага остановился на Григории. — Я думаю, ты обойдешься без своего помощника.

— Без него я не смогу работать, — незамедлительно ответил Ганс.

— А что, он так хорош?

— Это лучший из моих людей.

— Тогда он заслуживает повышения. Ему представится возможность проявить себя на новом месте.

Ганс постарался взять себя в руки. Он знал, что люди, покидавшие лагерь, уже никогда не возвращались обратно. Иногда бантаги действительно забирали квалифицированных рабочих и назначали их бригадирами на другие фабрики.

— Что ж, будь по-твоему. Но у меня есть к тебе просьба. Я слишком занят, чтобы искать ему замену. Пусть он поработает у меня еще… — Ганс сделал паузу, как бы подсчитывая что-то в уме. — Еще две недели. За это время он найдет себе сменщика и обучит его.

— Две недели, говоришь? — взвесил Карга предложение Ганса. — Хорошо, я дам ему две недели.

Не говоря больше ни слова, надсмотрщик щелкнул кнутом и направился к выходу. Его подручные двинулись за ним, толкая перед собой пленников. Григорий издал едва слышимый вздох облегчения.

— Зумал!

В голосе, произнесшем это слово, звучала боль. Ганс обернулся и увидел позади себя Кетсвану, сжимавшего кулаки. Краем глаза Ганс наблюдал за новичком, приписанным к бригаде зулуса. Тот уже вновь приступил к своей работе, однако нет-нет да и поглядывал в сторону Кетсваны и Ганса.

Шудер повернулся спиной к подозрительному человеку.

— Мой двоюродный брат. Мы росли вместе после смерти моей матери.

— Держись, — прошептал Ганс. — Держись. За нами следят.

— Этот ублюдок! Наверняка именно он сказал бантагам, чтобы они взяли Зумала.

— Они, как правило, не отличают нас друг от друга, — быстро ответил Ганс, умолчав, впрочем, о том, что Зумала было легко распознать по розовому шраму на щеке, оставшемуся после того, как его обрызгало расплавленным железом. — Не поддавайся горю. Возвращайся к работе.

Кетсвана проводил ненавидящим взглядом фигуру Карги.

— Я сам выдавлю из него жизнь по капле, — прошипел он.