Белая дорога - Андрей Васильевич Кривошапкин

дед, взмахнув рукой, велел мальчику остановиться, и тот послушно замер. Дед осторожно глянул вниз, туда, где паслись бараны… И вдруг… отложил ружье. Присел и снова вытащил трубку. Поманил к себе внука. «Почему не стреляешь, абага?» — шепотом спросил мальчик, приблизившись. Тот шершавой ладонью ласково провел по его голове и показал вниз: «Посмотри-ка туда». Мальчик тихонько выглянул и увидел: уямканы мирно дремали. Возле каждой сутээнчэны-самки безмятежно посапывал маленький бочикан. Мальчик посмотрел на деда. Тот тоже глядел вниз и улыбался. Потом шепнул внуку: «Не будем их трогать. Пойдем…»

С тех пор утекло много воды. Доброго деда давно нет в живых. Но тот день Иманов запомнил. Он, несмышленыш, не понял тогда деда. Все спрашивал, почему не стрелял. Дед молчал. Только подъезжая к стойбищу, он остановил оленей у речки, чтоб те утолили жажду. Оба оленя, утомленные долгой ездой, прильнув к воде, долго пили, закатывая от удовольствия глаза. Мальчик и тут не отставал: почему да почему. Дед покурил трубку. Затем заскорузлыми, сухими ладонями провел по круглой головке внука, осторожно, будто боясь причинить боль, погладил и просто сказал: «Не мог я, сынок… Бочиканы так сладко спали… Они на тебя похожи, вот и не поднялась рука…» И замолк. Вот какая душа была у деда. Те слова старика запали в сердце. Настоящий северянин не мог поступить иначе. А теперь? Вон Никандр что натворил. Конечно, таких, как он, мало. Но они есть. И это страшно. И в том, что они есть, виноваты мы. Это наше упущение, наш брак в работе с людьми. Так думал секретарь парткома, все еще находясь под впечатлением событий последних двух-трех дней. Но его обрадовал поступок Аркадия Кириллова. Молодец. Значит, в нем не ошиблись. Не отступил даже под грубым нажимом Романова. Такие, как Аркадий, делают жизнь, и будущее за ними. А всякие там Николаевы да Романовы только тормозят дело.

Иманов понимал, что впереди ждет его долгая, в сущности, бесконечная работа с людьми. В ней, как в замкнутом круге, нет начала и нет конца, а потому никогда че скажешь себе: все сделано, все выполнено.

Так как же быть с Николаевым и Романовым?.. Что говорит тебе твоя совесть, Иманов? Разве не ты поддерживал их когда-то?..

Краска стыда медленно заливала лицо секретаря парткома…

16

Упряжные олени бегут по накатанной дороге умеренным шагом, с шумом ловя упругий морозный воздух заиндевевшими ноздрями, с которых уже свисают ледяные сосульки. Оленям из-за этих сосулек трудно дышать, поэтому левый упряжный время от времени, изловчившись, на ходу трется о шею переднего, норовя сбить лед. Густое облако теплого дыхания клубится над ними. Хруст-хруст, — хрустит снег под копытами. Олени бегут тяжело, и человек их особо не погоняет. Хорошо обученные, натренированные, они сами знают, когда замедлить, когда прибавить шаг. «Бегите, бегите, мои олени. Не спешите, поберегите свои легкие, видите, как холодно нынче?» — мысленно обращается человек к упряжным оленям. Он знает, что они к вечеру ускорят свой бег и все наверстают. Человек время от времени легко соскакивает с нарты и бежит рядом до тех пор, пока олени не сворачивают влево на снежную целину и не останавливаются. Тогда он не торопясь подходит к упряжным и, держась за уздцы, рукавицей растирает им ноздри, сбивает сосульки. Олени облегченно вдыхают морозный воздух, кивают головами и с благодарностью поглядывают на человека. В такие минуты, наверное, устанавливается незримая связь, взаимная привязанность между человеком и животным. Затем человек и олени снова пускаются в путь. Полозья снова легко скользят по снегу. Сердце человека наполняется нежностью к этим животным. Он верит им и ни о чем не беспокоится. Он знает — они благополучно доставят его на место.

Человек на оленьей упряжке — это Кириллов. Он едет в седьмое стадо, к старику Кунину. Завтра же они отправятся в сторону горного плато, где два дня назад увидели следы, припорошенные снегом. Как знать, может, эта поездка обернется целой неделей, а может, и больше. Тайга есть тайга. Здесь невозможно, как в городе, точно рассчитать свое время. Будут искать затерявшихся оленей. А куда приведут их следы — неизвестно.

«Обшарю все вокруг. Загляну в каждую котловину, объезжу вдоль и поперек все речки, все долины и склоны, а оленей найду. Арсентий Николаевич пожелал нам успеха и попросил меня вернуться как можно скорее. Я постараюсь. Он верит мне. Стыдно будет, если не оправдаю это доверие…»

Впереди начинался перевал. Лесистая местность осталась позади. Упряжка мчится по берегу небольшой узкой речки, мимо последних кустов тальника. Заиндевелые деревья одиноко стоят на склонах гор и будто провожают путника грустным взором. Впереди белым-бело: белоснежные горные вершины, белые склоны, белые долины, на которых не скроется, пожалуй, даже мышь. Как на листе ватмана карандашом расчерчены тонкие пунктиры, на снегу видны уходящие в необозримую даль следы…

Кириллов неожиданно сильно ударил по бокам передового оленя. Упряжные, верно поняв желание хозяина, резко повернули влево и, пробежав несколько метров по снежной целине, остановились. Они шумно дышали, вывалив красные языки. Потом нагнулись и торопливо начали хватать пушистый снег. Но Кириллов не видел этого, он смотрел в другую сторону. Сердце его стучало сильно и гулко. Оно давно так не билось, как сейчас. Пожалуй, с тех пор, как он впервые в своей жизни обнял желанную женщину. Это было давно, но помнится ясно, как будто было вчера… Радостная улыбка широко озарила его бронзовое от мороза лицо. В узких глазах, едва видных из-под заиндевелых ресниц, заиграли озорные искорки. Он широко расставил ноги и пристально всматривался туда, где белела высокая вершина, за которой начиналась бескрайняя горная гряда. Там наверху, за валунами, он увидел снежных баранов. Они цепочкой поднимались вверх. Шли не спеша, часто останавливаясь. Сбивались в кучу и подолгу обозревали окрестность.

Кириллов взволнованно думал: «Они уцелели… Они живы… Живы! Сумели спастись! Какие молодцы! Живите, милые, долго-долго». Дрожащими от волнения пальцами он ухватился за бинокль, приложил к глазам. Вот они, рядышком. Даже видны зарубки на их рогах. Его внимание привлек маленький бочикан, лохматенький, весь какой-то жалкий. Он время от времени почему-то отходил от остальных и все оглядывался назад, норовил повернуть обратно. Весь его вид говорил о том, что он кого-то потерял и теперь мучительно ищет, надеется — не появится ли там, далеко позади, та, в которой он так нуждался и которую так трепетно ждал. К нему подошла стройная молодая важенка. Обнюхала от ушей до хвоста и медленным шагом вернулась к остальным. Бочикан кинулся