Белая дорога - Андрей Васильевич Кривошапкин

уговорил меня? Знал бы, что так обернется, ни за что не полетел бы». Пилот понимал, что дело примет серьезный оборот, если не удастся найти общего языка с местными руководителями. Адитов, возможно, пошел бы ему навстречу. Судя по всему, мужик он не очень суровый.

Масюк вчера действительно хотел улететь в город, чтобы успеть ко дню рождения дочери. Ей исполнилось двадцать. Но пристал как смола Николаев. Полетим, говорит, тут, мол, рядом бараны ходят. «И потянуло меня, как пса, на свежатину. Эх, дурак же я! Черт меня дернул! Плевать я хотел на его тряпки. Не-ет, теперь умнее буду. Как же замять это дело? За одну голову полагается большой штраф, рублей пятьсот. А Николаев-то подстрелил несколько штук. Вот и подсчитай. Да если б только штраф! Куда страшнее, если снимут с работы и вовсе под суд отдадут…»

— Виноваты, Мэтин Петрович, виноваты, Аркадий Семенович. Ей-богу, виноваты. Простите нас великодушно, — взмолился Масюк.

Оба молчали.

— Да-а, — тяжело вздохнул пилот и поднялся. Молча нахлобучил на голову ушанку с кокардой и, ссутулившись, пошел к выходу.

Адитов жалел Масюка. Он знал его давно. Несколько лет подряд ему доверяли облет оленьих стад, и каждый раз он оставлял хорошее впечатление. Только вот вчера вдруг заартачился. Отказался слетать еще раз. «Как с ним поступить? Если делу дать ход, Масюку крышка. Закон для всех один: и для начальника, и для рядового, для командира эскадрильи и для простого пилота. Переступил его — держи ответ. С законом шутки плохи. Но с нашей стороны получится не совсем хорошо. Получится, будто мы мстим ему за вчерашний день. Вчера я вспылил, наговорил лишнего, отматерил его даже. Теперь самому как-то совестно. Будь моя воля, не стал бы упрямиться. Но Кириллов… Его не отговорить. Твердую занял позицию. Как же быть? Кириллов, по всей вероятности, дело так не оставит. Поддерживать Романова я тоже не хочу. Тот явно решил прикрыть Николаева. Вот и мечет гром и молнии из-за оленей. Нашел уязвимое место… — так рассуждал Адитов, стараясь найти выход из положения. — Связался Масюк с плохим человеком. А он их тут же подвел. Николаев никогда по прямому пути не пойдет. У него всегда подспудные мысли. И все время только о себе, для себя только. Бахвалится тем, что в лучшей гостинице Якутска за ним постоянно забронирован номер. Нетрудно догадаться, как он добился такой привилегии. О людях всегда судит превратно, рад унизить любого, особенно в глазах начальства. Конечно, мы сами виноваты. Не одергивали, потакали ему…»

Кириллов тоже сидел тихо и о чем-то сосредоточенно думал.

— Пойдем-ка домой, Аркадий Семенович. Как говорят, утро вечера мудренее, — с трудом прерывая навязчивые тяжелые думы, предложил Адитов. И, хлопнул ладонью по столу, легко поднялся.

Когда Кириллов, с управляющим вышли из конторы, на улице совсем стемнело. С бездонного неба на них величественно глядели далекие звезды.

— Завтра сильный мороз будет, — сказал Адитов, глядя на эти звезды.

— Да. И туман, — согласился Кириллов.

— Давай завтра с утра посоветуемся насчет оленей. Время идет. Романов так не оставит. Подумай-ка, Аркадий, ладно? И я подумаю.

— Ладно, — кивнул Кириллов.

— Ну, до завтра.

— Пока…

Кириллов легко шагал вдоль складов местного магазина, обнесенных забором. Забор представлял собой два ряда зверосети. Напротив складов темнел силуэт длинного здания. В одной его половине была столовая, в другой — гостиница для командированных. Дверь гостиницы вдруг распахнулась, на улицу брызнул яркий свет. В дверном проеме показался чей-то силуэт. Кто-то заспешил прямо к Кириллову. Он замедлил шаг, вглядываясь в приближающегося к нему человека.

— Добрый вечер, Аркаша! — Это был Николаев. От него слегка попахивало вином.

— Привет, Никандр.

— Как хорошо, что я тебя встретил. Нам по пути, — балагурил Николаев.

— У вертолетчиков был?

— Да. Парни скисли совсем, ходил подбодрить.

— Да, бодрость вам теперь очень нужна.

— Аркадий, давай забудем об этом, — заискивающе проговорил Николаев.

— Легко сказать — забудем. Ты-то, может, и забудешь, а я нет. Не могу.

— Ты подумай обо мне, Аркаша. У меня же дети. — Никандр хорошо понимал: стоит уговорить Кириллова, и дело можно считать закрытым. Сейчас ему нужно хотя бы оттянуть время, чтобы история с баранами потеряла свою остроту. Завтра летчики улетят, все постепенно затихнет и забудется. В случае чего в районе не оставят в беде. — Пожалей меня, Аркадий…

— А баранов ты пожалел? Почему ты не подумал, что у них тоже потомство должно остаться?

— Да, не подумал. Смотрел на них как на объект охоты. Ну, не шуми. Закроем это дело…

— Раньше надо было думать, — отрезал Кириллов.

— В момент азарта забываешь обо всем, — бормотал Николаев, — ты же сам охотник, пойми.

— Ты всегда только о себе думаешь, потому о других забываешь.

— Я и о других думаю. Вот скоро «Жигули», «Москвичи», мотоциклы с колясками в магазин поступят.

— Хорошо. Пусть поступают. Покупатели найдутся.

— А кто просил бензопилу «Дружба»? Помнишь?

— «Дружба», конечно, мне нужна. Но я куплю ее в порядке очередности, — Кириллов был невозмутим.

— Давай договоримся. Я тебе все уступлю, — Николаев был настойчив.

Кириллов шагал рядом, рассеянно слушая своего попутчика, думал: «Перепугался, мерзавец. Трясется за свою шкуру. Может, на пользу пойдет. Хотя вряд ли. Купить меня хочет. Своей меркой привык людей мерить. Нет, не выйдет. Моя совесть не продается!..»

— От тебя мне ничего не надо. Если что захочу, стану в общую очередь. Так проще и удобнее, — вслух ответил он.

— Тебе тогда ничего не достанется… Людей много, а очередь одна. Давай сговоримся, Аркаша.

— Пусть не достанется. Зато совесть чиста будет.

— Ладно. Я понял. Чистеньким хочешь быть, — Никандр тяжело засопел. Терпение его явно иссякло. — А такой ли ты чистый? Это надо проверить, брат.

— Проверяй, я не гордый.

— Ты же бабник! Бегаешь за каждой юбкой! — зарычал вдруг, потеряв всякий контроль над собой, Николаев.

— По крайней мере, на твою жену не зарился. Если не отстанешь, смотри, как-нибудь и к твоей наведаюсь. Вот тогда локти кусать будешь. А я посмеюсь.

На Никандра это, кажется, подействовало. Он ничего не ответил и быстро зашагал прочь. Кириллова развеселило это бегство, но ненадолго. Нахлынули воспоминания. Что было, то было, конечно. Он и сам знает свою слабость к женщинам. Одно лето из-за студентки-практикантки едва не потерял голову. Тогда он работал бригадиром в стаде. А студентку звали Катей. Красивая была якутка. Стройная, тонкая, с большими черными глазами. Посмотришь — белоручка белоручкой. Нарядная такая. А оказалась работящей и, главное, скромной. Как раз вспыхнула копытка. Больных оленей отделили в карантин и стали лечить. Основное стадо откочевало по маршруту в верховье реки. Они вдвоем остались