Музыка грязи - Тим Уинтон

Он подхватывает груз и раздумывает о своих возможностях. Еще не слишком поздно, чтобы пробраться в сторону моря на шоссе № 1 и направиться на север вдоль берега, но у него теперь есть импульс, и он знает, что маршрут, пролегающий в глубине материка, проведет его мимо Уиттенума и шахты, которая сделала его сиротой. Он решается продолжить путь.

Он вытаскивает из рюкзака сверток купюр и засовывает несколько бумажек в шорты, чтобы купить еду. Он переходит широкую, пустую улицу к станции «Бритиш петролеум» и заказывает себе еду. Пока он сидит там, приходят и уходят черные дети. Они покупают коку и мороженое и стоят на гудроне, дразнят друг друга и строят ему рожицы в окно. Потом он снова взваливает на себя груз, и они недолго идут за ним, хихикая, щекастые и громкие, как какаду.

Никто не останавливается, так что он идет, чтобы убить время. Солнце садится, но жара не уходит с земли. На другой стороне города, на закате, не остается никаких шансов, что его кто-нибудь подвезет в таком мраке; он забредает в поросль, чтобы найти место, где расположиться на ночлег.

Он направляется к гранитному выступу, который замечает над акацией, и там находит приличный клочок земли. Он раскладывает спальный мешок и собирает палки, пока окончательно не стемнело. Он разводит огонь – скорее для освещения, чем для чего бы то ни было еще. Он не так давно поел и теперь не собирается готовить. В отблесках своего маленького костерка он осматривает содержимое своего рюкзака: сухая еда, котелок, зажигалка, фонарик, две перемены одежды, запасные носки, бутылки для воды, карманный нож, разделочный нож, мягкая шляпа, которую он весь день забывал надеть, щиток от солнца, репеллент.

У него с собой есть маленькая аптечка. Конечно, пластыри. Пинцет, бетадин. Но ни одной книги. Это он плохо продумал. Он хочет быть один, видит Господь, но не без чтива.

Теперь у него все болит, вся кожа чешется в тех местах, где образовались струпья. Нос у него лупится, и губы потрескались. Он снимает ботинки и чувствует на пальцах мозоли, там, где кожа все еще мягкая.

Он не думает о Джорджи Ютленд. Она, конечно, болтается где-то в сознании, как что-то, во что невозможно поверить, но он не позволяет себе думать о ней. Растянувшись на спальном мешке и наполовину откинув покрывало, он думает о себе на бахче в то утро, как он тогда встал на колени, отрезал попку от арбуза и засунул в арбуз руку по локоть. Он был горяч от солнца и сладок, этот арбуз, он был винного аромата, как море, о котором мечталось. Он откусил сразу много, чтобы почувствовать на языке бурление пузырьков. Даже теперь он представляет себе, как ест эту забродившую сладость. Это было последнее, что он сделал перед тем, как вытащить деньги из-под камня на холме и уйти. Он не знает, почему сделал так, хотя правда и то, что его рот пересох с прошлой ночи и от того, что? он решился сделать. Это было таинство, в котором он не мог признаться. Просто прощай, вот и все. Выплюнул семечки, быстро повернулся к холму.

Ни меланхолия, ни наводящая ужас тревога не грозят ему бессонницей в эту ночь. Ферма, может быть, и горит, но Фокс спит. Последнее, что он слышит, это крик кроншнепа.

* * *

Небо все еще расписано розовыми и серыми полосами, когда грузовичок «Бедфорд» семидесятых годов тормозит рядом в облаке пыли и музыки. Он подходит к дверце и открывает ее, и поток воздуха из кондиционера и взрыв музыки ударяют ему в голову. Водителю нет тридцати, у него выбеленные солнцем африканские косички и плоские голубые глаза, по виду настоящий серфер.

– Есть деньги на выпивку? – кричит он, стараясь перекричать музыку.

– Вроде бы.

– Тогда залазь.

Фокс открывает боковую дверь и забрасывает внутрь свои пожитки. Там настоящий кавардак. Голая пенка, от которой откололось несколько кусочков, и косо наброшенная на нее простыня. Поверх всего этого лежат дешевые виниловые сумки, удочка, утюг, эскимосская иглу, походная печка, порнушные журналы, кальян, сделанный из садового шланга и бутылки из-под сока. Ящик «Виктории биттер»[17]рассыпался, и жестянки лежат повсюду.

Он забирается на пассажирское место и чувствует, как грузовичок рванулся вперед. Мотор от «Холдена», можно спорить.

– Куда едешь? – спрашивает водитель, слегка приглушая музыку.

– В Уиттенум.

– Вот черт. Город призраков, а?

Фокс пожимает плечами.

– Я неаккуратно пакую вещи, – говорит серфер, замечая, что Фокс оглядывается на завалы в кузове. – Купил все это только прошлым вечером. Ну, на самом деле не купил, а выиграл.

– Как это?

– Ну, оказался лучше, чем тот, другой парень, конечно, – говорит он с хриплым смехом.

Грузовичок воняет дымом беспорядка и грязной одеждой, и холодный воздух, дующий из вентиляционных отверстий, пахнет плесенью. Ботинки Фокса упираются в груду коробок из-под фаст-фуда, пивных жестянок, измятых карт и пластиковых пакетов. На неожиданных изгибах двухрядки полупустая бутылка «Саузерн комфорт»[18]перекатывается через его лодыжку.

– Ржавый, – говорит водитель.

– Лю, – неохотно называется Фокс.

Музыка стучит у него в голове, как молот; он чувствует музыку у себя в горле. «Стили Дэн», их лучший альбом. Полный угловатых аккордов и гладких переходов, слова, которые легко целуют тебя. Но он не хочет этого слышать. Музыка сейчас просто распарывает его; он может без нее обойтись.

Они упрямо едут сквозь утро. Пленка заканчивается и начинается снова и снова. Ржавый, похоже, почти ее не слышит. Местность раскрывается соляными озерами и широкими, пропеченными солнцем равнинами, на которых еще держатся крохотные островки низкорослых австралийских эвкалиптов. Они проносятся через старый шахтерский город Кью, где карьеры и горы шлака стали частью пейзажа.

В Микатарре земля красная. Она пятнает гудронированные улицы, машины и дома вдоль улиц. Ржавый заворачивает на станцию техобслуживания и выжидательно смотрит на Фокса. Ему требуется несколько секунд, чтобы понять, что тот хочет денег.

– Ты заплатишь за бак, а я – за завтрак.

– Я поел, – говорит Фокс, хотя его чай из котелка и плитка мюсли давно забыты.

Ржавый берет у него три двадцатки и хромает внутрь, пока Фокс накачивает полный бак. В Ржавом есть что-то странное. Он смотрит, как Ржавый хромает из ресторана к туалетам. По пути обратно к стеклянной двери его походка становится мягче. Вернувшись, он протягивает Фоксу гамбургер и пакет с плохо прожаренной картошкой и роняет на сиденье коробку с похожими деликатесами. Фокс отмечает звяканье голени Ржавого, когда тот залезает в машину. Ржавый смотрит на него с неожиданной яростью.

– Искусственная, ясно? Я чертов калека с деревянной ногой.