Почта святого Валентина - Михаил Нисенбаум

Хотя Вартан Мартиросович Никогосов ежедневно вставал до рассвета, на сей раз мысли о предстоящей свадьбе дочери барабанили в голову и колотили в сердце, не умолкая ни на минуту. И было от чего волноваться! Во-первых, — это было неслыханно! — ни он, ни Адель так и не сумели добиться от новобрачных, что будет представлять из себя свадьба. «Папа, доверьтесь нам, это сюрприз, все будет хорошо». Как будто Гагику или бабушке Варсо нужны сюрпризы! Конечно, этот Георгий — актер, чудак, вольная пташка («с большим клювом», — прибавил кто-то в голове Вартана Мартиросовича), но Ануш… Чуткая, разумная, добрая девочка… Извольте видеть — влияние мужчины. И это пока всего лишь свадьба. Вот они, творческие профессии, прошу любить и жаловать. Это же как художник или поэт — вместо профессии баловство, вместо принципов капризы («и дырки на штанах», — вставил все тот же неведомый внутренний голос, хотя сам Вартан Мартиросович прекрасно знал, что Георгий снимается сразу в двух сериалах, играет в антрепризах, озвучивает мультфильмы и зарабатывает не меньше знаменитого уролога).

«Дружелюбней бы надо, а? Все-таки он наш будущий зять, член семьи, чтоб ему здоровеньким быть», — думал Никогосов-отец, с ненавистью комкая перегревшуюся от его щеки подушку. Не зная о свадьбе ничего, кроме названия загадочной фирмы, которая готовит сюрприз, и ресторана, как можно собирать гостей, да? Ну родственники — ладно, этим деваться некуда, хотя все равно перед людьми неудобно. А пригласишь директора головного института, и начнется — петарды какие-нибудь или нелегалка из торта… Не пригласишь — обида. Кто так делает! Как тут быть? «Вера Савельевна — корова!» — сообщил внутренний голос, и Вартан Мартиросович понял, что больше лежать не в силах. Он пробрался в темный кабинет, зажег настольную лампу и долго сидел в кресле, шурша газетными страницами, в которых не разбирал ни слова.

Через час из спальни неслышно вышла Адель Самвеловна, и уже от одного теплого шума воды в ванной доктору полегчало.

— Ну что, папа, справимся? — спросила жена за завтраком, глядя на Вартана Мартиросовича, чьи брови были растерзаны бурей бессонной ночи. — Может, сегодня без кофе?

— Без кофе врагу не пожелаю такую свадьбу, — ответил тот.

— Знаешь, Вартан, почему мы с тобой так нервничаем? Не потому, что ничего не знаем про свадьбу. И не потому даже, что ты сомневаешься в этом мальчике.

— Почему же, просвети.

— Потому что мы оба хотели бы сделать для них больше. Нам в любом случае будет казаться, что мы сделали слишком мало.

Она налила себе чаю, улыбаясь, — пережидала слезы.

— Но на самом деле мы делаем все, как нужно. Не беспокойся за это. Они уже взрослые, никто никого не подведет. В конце концов, это их свадьба, правда?

— Ты понимаешь, зачем мы едем в Снегирева? — спросил муж.

— За девочкой. Ты сливок хотя бы добавил. Я погладила тебе рубашку и синий костюм. Наденешь?

— Все равно. Возьми деньги на всякий случай. Мало ли, какую чушь они там понапридумывали…

В прихожей зазвонил телефон, незнакомый голос сообщил, что машина выехала. Завтрак закончился.

Рубашка пахла теплом утюга, а костюм был еще строже, чем сам доктор. Вартан Мартиросович и сам часто замечал, что южане в Москве заботятся о том, чтобы выходить на люди в хорошем костюме и пристойной обуви. Может, кто-то перебарщивает по части полосок, блеска и остроносости, но за этим всегда стоит стремление выглядеть как подобает. Конечно, и среди южан встречаются любители треников и дешевых свитеров, но в целом северяне одеваются гораздо небрежней. Джинсы, какие-то тапки — не поймешь, на работу человек пришел или собрался на дачу. Повязывая перед зеркалом галстук с металлическим отливом, застегивая пиджак (точно заковывая себя в доспехи важности и приличия), Вартан Мартиросович в который раз задавал себе вопрос, почему это так. Потому ли, что в армянской культуре крепче традиция прилюдной подтянутости, достоинства или даже у армян-москвичей в третьем поколении все-таки цепкой занозой сидит чувство, что они не дома?

Нахмурившись, доктор снял с лацкана белесую пылинку, а потом примерил одними губами учтивую улыбку. Улыбка вышла несколько устрашающей, так что Вартан Мартиросович остался доволен.

Ни один из пятидесяти двух гостей, приглашенных на свадьбу Григория Хронова и Ануш Никогосовой, не был готов к тому, что происходило в этот день. Если бы Аршаку Вазгеновичу Оганесяну сказали, что теперь свадьбы принято начинать в приемном покое роддома, Аршак Вазгенович покрутил бы пальцем у виска: мол, совсем люди от ума отбились, что сначала, что потом — никто не соображает. А как понять, что из роддома забирают невесту? Нет, не в том дело, что девочка родила, а потом пошла расписываться. Может, не совсем комильфо, но так бывает, что поделаешь. Жизнь есть жизнь. Нынче же из роддома предстояло забрать невесту грудного возраста. Новорожденная невеста — слыхали вы про такое? Поэтому брови Аршака Вазгеновича располагались под таким недоуменным углом, как если бы одна бровь хотела сбить вторую.

На переднем сиденье той же машины Петр Тюменцев, родной дядя жениха, мучился другим вопросом: когда вручать двух хрустальных лебедей, вместе тянувших пуда на полтора — лебеди были куплены в подарок новобрачным и нежились в багажнике, причем Тюменцев очень беспокоился за их ненадежные хрустальные шеи и клювы. Когда вручать? И кому? Если невеста только что родилась, она, пожалуй, лебедей не оценит. Может, родителям? Чьим? Да к черту родителей — это свадьба или что?

В Москве похолодало. Три машины припарковались рядом со сквером Девичьего поля прямо напротив бронзового доктора Снегирева, который вальяжно откинулся в бронзовом кресле после плодотворного дня и века. Двенадцать мужчин с корзинами цветов двинулись ко входу в клинику, пересекая улицу Еланского. Под ногами шелестела осенняя фольга. Шествие возглавляли жених и отец невесты. Оба молчали, один робко, другой — с драматическим величием. Георгий машинально хлестал снятыми перчатками по корзине, так что цветы испуганно вздрагивали. Вартан Мартиросович снял новую шляпу и прижал ее к груди. Губы его были плотно сжаты. «Только я один понимаю, почему мы здесь, — думал врач, — только я да еще Адель… Этот (он покосился на будущего зятя) не может помнить… Сколько ему было в тот день? Восемь лет?» «Интересно, — думал в ту же секунду будущий зять, — почему здесь одни мужчины? Может, до какого-то момента на свадьбе мы не должны встречаться с женщинами? Ну накрутили Паша с Илюшей…»

Гулкий светлый холл, колонны, какие-то люди сгрудились около матери, прижимающей к мраморной груди мраморного младенца, связка воздушных шаров, образующих имя «Лида»… Прибывшие мужчины топтались и переглядывались. Корзины цветов выстроились у их ног.

Дежурный, дремавший над большой амбарной книгой у входа, долго водил по странице пальцем, переспрашивал имя, номер палаты, дату поступления.

— Наверное, напутали с фамилией в приемном, — пробормотал он и, взяв книгу под мышку, пошел куда-то в угол и скрылся под широкой аркой.