Умереть - это не страшно - Марина Скрябина

От безысходности положения я легла в полный рост на лавку и попыталась дышать ровно. Не все ли равно, кто до меня на этой лавке находился: грязный алкаш или вшивый бомж. Хотелось, чтобы в голову пришли хоть какие-то здравые мысли, но там зияла девственная пустота!

Через некоторое время меня вызвал оперативник к себе в кабинет, и началась беседа без протокола. Почему без протокола? Видимо, потому, что это был оперативник, а не следак. А может он хотел меня к себе расположить, чтобы я сдала остальных? Ну, уж нет! Мне и этих двоих хватило.

Когда он вышел по делам — а может и специально вышел, чтобы я кому-то позвонила? — я воспользовалась моментом и набрала по городскому телефону, стоящему на столе, свой домашний номер, чтобы поговорить с квартиранткой Сабиной. Как-то разоткровенничавшись на кухне за рюмкой чая, она рассказала, что бывала в таких ситуациях, когда в барделе, где она работала, случались облавы, и их забирали в ментовку. Значит, только она знала, что мне делать.

А кому еще я могла позвонить? Матери, с которой я сейчас почти не общаюсь? Она из Москвы не приедет так быстро. Бабушку Олю пугать и впутывать в эту историю не хотелось, а то еще угодит в больницу с сердечным приступом. Позвонить Карену, который бросил меня днем в одиночестве? Из-за него все и случилось, гоблин чертов! Но с Кареном шутки плохи — прибить может за своих дружков-нариков. Пашке Лучанову, который мне по доброте душевной дал номер телефона Тита? Он скорее всего — пошлет.

Между тем Сабина меня поучала по телефону серьезным голосом:

— Делай все, чтобы тебя оттуда выпустили. Подписывай все, что скажут, лишь бы ты вышла сегодня же! Иначе тебя закроют надолго до судебного разбирательства. Потом можно все отрицать. Сказать, что подписала под давлением. А сейчас — спасай себя!

Особого выбора у меня не было. Своя шкура дороже. Пашка и Тит откупятся, Григ нажмет на свои обширные деловые связи и тоже отмажется. А я за них срок мотать буду? Как Игнат?

Оперативник, когда пришел из курилки, выложил передо мной фотки, которые я так и не удосужилась забрать у Генки-фотографа, хотя тысячу раз имела такую возможность: мои фото в обнаженном виде. Видимо, тот мутный паренек у Генки их забрал. Поди — тоже оперативник. Как бы меня еще и в проститутки не записали по ходу!

Так что, припертая к стенке еще и фотками, мне отступать было некуда. А тут и протокольчик подсунули. Откуда он взялся? Вроде бы без него беседу начинали. Одно дело — языком трепать и по-легкому отбрехаться, и совсем другое — подписывать бумажки. Что написано пером — не вырубишь топором. Зная точно, что Титу светит конкретный срок за распространение наркотиков, я подписала протокол, как главный свидетель. На раздумья у меня времени не оставалось.

К тому же я до сих пор не протрезвела, если это может послужить хоть каким-то оправданием перед собой. На остальных мне было сейчас наплевать, ведь земля горела под ногами. Но так по-крупному я никого не предавала!

А когда вышла в коридор из кабинета, то нос к носу столкнулась… С кем бы вы думали? С челом, которого только что сдала с потрохами. У окна стоял Тит в грязной куртке и джинсах — ведь его при задержании в грязь положили, — с наручником на одной руке, пристегнутым к сопровождающему в милицейской форме, и дожидался допроса. Взгляд его ярко-голубых глаз пронзал ненавистью насквозь и сжигал живьем. Я чуть не сгорела от стыда! Мало того, что я их засветила, мне пришла в голову другая мысль: они ведь могли подумать, что я это сделала специально, сговорившись с ментами!

Оперативник, как главную и очень важную свидетельницу, подвез меня домой на своей машине и сказал, мило улыбаясь, что завтра обязательно позвонит. Если меня кто из наших увидел в компании оперативника — все! Мне кранты!!! С дрожащими от ужаса коленками я доплелась до лифта, а когда зашла в квартиру, то сразу позвонила Генке-фотографу, на которого вылила весь словарный запас мата, который знала. Он пропищал, что ничего не знал про «засланного казачка», но мне в это верилось с трудом.

Спала я ужасно! Всю ночь мне снились страшные менты, заковывающие меня в тяжеленные кандалы. Несколько раз я вставала, чтобы закинуться водкой и забыться. Кое-как заснула под утро.

А на следующий день меня разбудил требовательный звонок домашнего телефона, который прокатывался эхом по пустой квартире. Сабина уехала на работу, поэтому некого было попросить взять трубку и сказать: «Алисы нет дома». Я боялась, что это вчерашний оперативник, и долго не подходила к телефонному аппарату, но это оказался не он. Приятной неожиданностью стал голос моего старого знакомого Бориса Шивакина — Шивы, который всегда появлялся вовремя со своим кокаином. Давненько он не давал о себе знать.

Когда я подняла трубку дрожащей от страха рукой, то услышала:

— Привет. Это Борис.

— Вот как раз ты-то мне и нужен, — сказала я, переведя дух.

— А что случилось? — будто не в курсе последних событий, но Генка только к нему мог побежать, чтобы рассказать, как вчера нас всех повязали.

Наверняка Шиве необходимо было узнать, что я сказала ментам, и не выдала ли его самого с потрохами. Но я действительно обрадовалась его звонку.

— Да, так, ничего особенного. Просто я ночь провела в мусарне, — с деланным безразличием, но дрожащим голосом ответила я.

— А-а! Ну, давай, приезжай ко мне. Я тебя жду.

Я взяла тачку не рядом со своим домом, как обычно, а на площади у железнодорожного вокзала — вдруг меня пасут вчерашние опера? — и приехала по указанному адресу, где не бывала ни разу. Мне сначала показалось, что дом, соответствующий продиктованному Шивой адресу — не жилой. Постояла на улице в раздумье, но потом решила все-таки зайти, ведь входная дверь была приоткрыта.

Я даже усмехнулась, пока блуждала в поисках Бориса, открывая одну скрипучую створку за другой: угораздило же его забраться в такое непрезентабельное помещение. Шиву я обнаружила сидящим в замусоленном кабинете, как в дешевом детективе о резиденте — явочная квартира, блин!

Но перед тем, как начать непростой разговор, он как всегда решил меня угостить самым чистым колумбийским кокаином по старой памяти. А может, хотел мне язык развязать, чтобы я соврать ему не смогла? Мы зашли в ангар на задворках дома, на двери которого красовался большой амбарный замок необычного вида. Он открывался ключом, извлеченным из бездонных карманов Борисовых спортивных штанов — неизменном атрибуте его одежды. Никогда не видела, чтобы Шива носил брюки или джинсы — только спортивные треники, как заведено у братков.

Внутри амбара стоял старый облезлый холодильник, из тех допотопных бронтозавров, что обычно подпирают стенки пищеблоков в общественных столовках. Шива полез рукой в морозильную камеру, где вместо толстого слоя льда был налеплен сырой кокаин. Тоже мне — конспиратор хренов!

Борис взял небольшой сырой комочек и стал втирать себе в десны, потому что нюхать это невозможно. То же самое сделала я. Не пойму, зачем мне показывать свое хранилище? Или Шива проникся ко мне особым доверием? Или очередная проверочка?