Небо над океаном - Марина Владимирова-Бойко

к нему увидела, что он опять достал чемодан. Не поняла зачем. Вроде мы только недавно его раскладывали.

— Пап, ты зачем достал чемодан? — я зашла на кухню, когда он делал чай. Тонкими ломтиками нарезал лимон и клал его в свою большую кружку.

Он повернулся ко мне лицом и серьезным тоном сказал:

— Женька, мы уезжаем. В этот раз навсегда. Свой собственный дом почти на берегу Черного моря.

— Как навсегда? — мне хотелось, чтобы это была его глупая шутка. Не скажу, чтобы отец меня часто разыгрывал. Но с чувством юмора у него все прекрасно. Вспоминаю первое апреля, когда отец меня разыграл. Настроение у него было отличное, он лукаво улыбался, а потом я нашла в почтовом ящике письмо, которое отец напечатал на принтере. В нем говорилось, что мы уезжаем на северный полюс жить в сугробах. строить иглу, ледяной дом эскимосов.

Как же он тогда заливался хохотом, когда я с этим письмом зашла к нему в комнату и удивленно начала зачитывать. Я же ему поверила, причем так сильно.

А потом его письмо почти сбылось. Мы переехали сюда, и здесь в апреле еще лежат огромные сугробы. Наверное мысли материальны.

Но в этот раз отец не шутил. Настроен серьезно, похоже это переезд его обрадовал. Там не будет Джексона, там не смогу с ним видеться. Для моего отца это будет самый лучший сценарий.

— Поедем в солнечный город на берегу моря. Кажется ты об этом мечтала?

— Ты шутишь?!

— Какие могут быть шутки? Мне на сборы дали неделю. Кстати, у тебя есть тоже неделя.

— Ты же можешь отменить поездку? Скажи, что можешь? — я чувствовала, как затряслись мои руки. — Я не могу уехать через неделю… У меня конкурс, у меня контрольные, репетиции в Парусе и Джексон без которого мне сложно прожить и дня. Без его слов, голоса, красивых глаз. Даже если отбросить все чувства — Джексон единственный, кто меня понимал, разделял мои взгляды.

— Будет у тебя другой конкурс и школа будет другая, — отец говорил об этом так спокойно, я не могла его слушать. Не могла и не хотела.

— Я никуда не поеду!

— Поедешь, поедешь, — он наливал в чашку горячую воду. — Подальше от этого чертового города.

Глава 45

— Мы уезжаем, — повторил отец.

Всего два слова повергли меня в ужас. Поселили хаос в моем сердце. В горле пересохло, казалось, что в нашей просторной кухне нечем дышать.

Я не верила его словам или не хотела верить.

— Пап, ты не можешь так поступить! Не можешь…

— А ты можешь? Так все это не обсуждается. Я сказал, что мы уезжаем, значит уезжаем, — он стал еще быстрее размешивать чай маленькой ложкой. — Ты же знаешь, какая у меня работа. Сегодня здесь, завтра там.

Я продолжала стоять в дверях, сжимая ладони в кулаки. Мне так хотелось, чтобы он сказал, что это все не правда. Папочка, папочка… Скажи, что это все неправда.

Но он не сказал. Достал из холодильника бутерброд и вышел из кухни, слегка задев меня плечом.

Я чувствовала опустошенность. В моем сердце все чувства стерты, осталась лишь пустота, которую невозможно ничем заполнить. Ни словами, ни поступками.

Как я буду без Джексона? Без его теплоты и красивых глаз? Мы больше не сможем вместе гулять, взявшись за руки, вместе слушать музыку. Больше ничего не будет. Ничего…

Мои мысли метались в поисках решения, но я отчетливо понимала, что уговорить отца остаться здесь — невозможно. У него работа, приказ. Который не обсуждается и не обговаривается, но мне все больше и больше казалось, что это все из-за того, что приходила мама. Она же говорила ему, что нужно принять меры.

Медленно поплелась к себе в комнату, закрылась на все замки. Не хотелось никого видеть и слышать тоже.

У меня не было слез. Неподвижно сидела на кровати, нашептывая себе: «Не могу, без него не могу…». Я влюбилась и думала, что это навсегда.

Не знала, как сказать об этом Джексону, даже думать об этом страшно, как я буду без него.

Я продолжала сидеть на кровати, сложив руки на коленях, а перед глазами пролетал сентябрь. Как облетали желтые листья, как моросил мелкий дождь и чернело небо. Как мы с Джексоном ходили на каток, как рассказал про Парус, как я встретилась с ним в «Два рояля» и как впервые он поцеловал меня.

Всего неделя, всего семь дней, которые пролетят, как одно мгновение.

Полночи я проворочилась в кровати, а потом рано утром прикладывала к сузившимся глазам замороженную курицу, которую покупала в ближайшем супермаркете, чтобы приготовить отцу вермишелевый суп.

Отец напротив был в хорошем настроении. Шел в душ, закинув на плечо полотенце. Он сжимал в своих руках электробритву и напевал что-то себе под нос.

— Ты чего такая помятая? — он остановился напротив меня.

— Помятая? Скажи спасибо, что я вообще еще жива.

— Ничего-ничего. От этого еще никто не умер.

— Это ты Ромео и Джульетте расскажи, — я положила замороженную тушку обратно в холодильник. Не хочу ничего готовить, даже разговаривать с ним не хочу. Одно единственное желание — сбежать и как можно дальше.

— Не нужно так разговаривать с отцом. Лучше собирай вещи, чтобы ничего не забыли.

***

В школе все как обычно, ну или почти…

Я встретила Киру, когда сдавала пальто в гардероб. Она поздоровалась со мной, а потом мы на минуту задержались. Она спросила могу ли я менять цвет глаз при помощи своих линз. Например сделать их красными, как у вампиров.

Я сказала ей, что мои линзы подобраны под мой цвет глаз, но все равно выглядит не очень естественно, особенно на солнце. А потом я услышала голос нашей гардеробщицы, кажется она разговаривала с кем-то из учителей.

— Ты уже слышала новость? Оксана Рудольфовна увольняется…

— В ее возрасте встретить мужика, с которым можно уехать…

— Не такая уж она и старая.

Я не дослушала. Рванула вверх по лестнице в кабинет музыки. В их разговоре все сходилось. Какой-то мужик — это мой отец.

Наверное, Оксана Рудольфовна была моей последней надеждой. Она же может поговорить с папой, она может объяснить ему, чтобы мы не уезжали.

Распахнула дверь в тот самый момент, когда прозвенел звонок.

Я тяжело дышала, сердце выпрыгивало из груди.

Оксана Рудольфовна при виде меня приспустила очки.

— Да, Женичка. У тебя разве сейчас не урок истории?

Это конечно очень похвально, что она знает мое расписание. В отличие от отца, который даже не знает,