Магистр. Багатур - Валерий Большаков

Олег направил коня навстречу неизвестному. Он увидел усталую лошадь-«монголку» и нукера, бессильно обвисшего в седле. Из куяка торчали две стрелы, качавшие оперением.

— Ха! — выкрикнул Сухов.

Нукер поднял искажённое от боли лицо, нетвёрдой рукой вытащил серебряную пайцзу с изображением парящего сокола.

— Кто?.. — прохрипел он.

— Нукер из десяток Изай, — старательно выговорил Олег, — сотник Эльхутур.

— Хану скажи, если помру… Бату-хану… Коназ рязанский не принял мира… Рать собрал, на нас войной идёт…

— Большой рать?

— Половина тумена…

— Сам ехать для поговорить. Имя как?

— Сорган-Шира…

— Ехать, Сорган-Шира. Ехать до Бату-хан.

Нукер не ответил — он медленно валился на бок. Сухов подхватил никнувшее тело и понял, что поддерживает мёртвого.

Отобрав у Сорган-Шира его пайцзу (пригодится), Олег привязал руки нукера к седлу и повёл лошадь за собой в поводу.

— Поехали, коняка, — сказал Олег.

Савраска не стал спорить — бодро потрусил в сторону юрт.

Чем ближе к становищу, тем сильнее давил шум и плотнее обступали запахи. Жизнь вокруг бурлила во всех своих проявлениях.

Чумазые пастухи-харачу доили кобылиц, а сморщенные старухи-куманки готовили сыр из кобыльего молока. Воины сидели у костров, грелись или занимались делом — подтачивали наконечники стрел, пришивали новые завязки к куякам, плели из пареной лозы щиты и обтягивали их грубым шёлком, напрягали глотки в горловом пении — их грубые, заунывные голоса будили в Олеге щекочущие полувоспоминания-полусны о древности, восходящей к пещерам. Чудились ему травяные запахи зелёной степи и гул скачущих табунов. Сама Азия, непричёсанная, косоглазая и плосколицая, витала над становищем, нагоняя жуть от минувших неистовств.

Правда, Сухов не глазел вокруг зря. Он ни днём ни ночью не забывал, что служба его отлична от увеселительной прогулки. Вот и сейчас Хельгу, сын Урмана, ехал, посматривая по сторонам, не забывал и за спину глянуть. Конечно, подручные Бэрхэ-сэчена поостерегутся убить его посреди становища, но уж лучше перебдить, чем недобдить!

Савраска вынес Олега на бугор, с которого открылась орьга — ставка Батыя. В окружении десятков юрт приближённых возвышался белоснежный шатёр хана, вокруг которого были расставлены девять тугов — по два с каждой стороны, а в середине торчал главный бунчук — тонкое древко, увитое цветными лентами, с круглым бронзовым щитом. С его краёв бахромой свисали белые волосы конской гривы, а навершие было выполнено из бронзы — меч и два лепестка пламени составляли трезубец.

Дальше Олегу проехать не дали — могучие кешиктены, гвардейцы хана, окружили Сухова. Хельгу моментально выудил серебряную пайцзу и крикнул:

— Внимание и повиновение! Моя ехать для поговорить до Бату-хан! Шибко важно!

Кешиктен на белом коне молча показал плетью — поезжай впереди.

Так, в окружении гвардии, Сухов приблизился к ханскому шатру на десять шагов — дальше его не пустили тургауды, скрестив копья.

Олег послушно спешился. Тут же перед ним возникли три шамана в просторных куртках с вышитыми красными и жёлтыми узорами, изображавшими тайные знаки. Юбки из синей шерсти с тяжёлыми складками прятали войлочные сапоги, а головы шаманов гнулись под тяжестью шапок с приделанными кусками бирюзы. На макушках у них, походя на короны, торчали рожки джейранов, собранные в окружности, на виски опускались треугольные подвески, а за спинами болтались цепи с бронзовыми побрякушками. Их трезвон перебивался рокотом бубна.

— Пройди между огнями, воин, — прошамкал самый старый из жрецов. — Мы обкурим тебя священным дымом. Он очистит сердце от недобрых помыслов, прогонит прочь злых духов-мангусов.

Олег кивнул только. Кешиктены выстроились в два ряда, по обе стороны дорожки, ведущей к шатру, и грозно нахмурили брови.

Сухов направил стопы к дверям, делая остановки около восьми жертвенников, сложенных из камней. На них дымились костерки. Два шамана помоложе вовсю махали опахалами, раздувая огонь, а старый пел дребезжащим голосом:

Напряжённый взгляд Олега отмечал всякую мелочь — волосяные арканы притягивали шатёр к кольям с медными головками; шатровая дверь состояла из двух позолоченных створок с резьбою, изображавшей драконов в окружении листьев; перед дверью покоился расписанный лаком барабан на деревянной подставке, а у входа стояли в карауле двое кешиктенов полузвериного обличья. Копьями они подняли дверной занавес и пристально следили за тем, чтобы Олег не коснулся ногой порога. Сухов поднял ногу повыше и переступил порожек.

Внутри ханского шатра горели светильники, заправленные благовонными маслами, на разостланных коврах лежали подушки в шёлковых наволочках. Хоймор — почётная часть юрты был задёрнут малиновой шторой, расшитой золотыми тиграми с растопыренными когтистыми лапами и серебряными соколами, падавшими на добычу.

У входа Сухова встретил сам Субэдэй в синем халате-чапане с рубиновыми пуговицами. Он молча указал на саблю. Олег, тоже не говоря ни слова, снял клинок и положил его у двери. Субэдэй кивнул и провёл нукера в хоймор. Там, на стопе из двадцати семи верблюжьих шкур, сидел Бату-хан в начищенном до блеска куяке. На груди у него висела на цепи овальная золотая пайцза с изображением тигриной башки — усы встопорщены, клыки в оскале. Голову хана покрывала белая войлочная шапочка, отороченная голубым шнуром, плечи покрывали четыре хвоста чёрнобурок. Рядом с походным троном из кож находился колчан, выложенный золотом. В нём лежало всего три стрелы.[111]

На ковре перед ханом стояла на коленях шаманка с обрюзгшим лицом, почти скрытым под тонкими косичками и низко надвинутой шапкой, украшенной головами птиц с длинными клювами и хвостами лисиц. Засаленный халат покрывала тяжёлая медвежья шкура, подпоясанная ремнём, на нём висели войлочные божки. В одной руке шаманка держала бубен, в другой — колотушку и раскачивалась из стороны в сторону, то ли входя в транс, то ли не имея сил выйти из него. Она смотрела, тупо уставясь перёд собой, и ничего не видела. Тянула только, глухо и заунывно: «Аюн-ее! Аюн-ее!»

Олег сразу узнал жрицу — это её отправляли послом к великому князю рязанскому. Бату и Субэдэй терпеливо ждали, когда же шаманка переговорит с духами-онгонами и поведёт людские речи.

Неожиданно женщина замерла и ясным голосом сказала:

— Великий коназ Гюрги из города Ульдемир[112] отказал в помощи коназу Резана. Он не пошлёт ему воинов и не заступится сам.