Счастливый билет - Маурин Ли

— Я подумаю, — стараясь ничем не выдать своего изумления, небрежно произнесла Лиза.

Она поднялась наверх. При виде одежды у нее перехватило дыхание. Расшитые блестками вечерние туалеты, короткие нарядные платья с ручной вышивкой, тонкие и прозрачные, как паутинка, летние сарафаны, безукоризненно скроенные и пошитые льняные костюмы. Лиза искоса поглядывала на ценники. Стоимости одного вечернего платья вполне хватило бы всей семье О’Брайенов, чтобы безбедно прожить целый год!

Здесь было много клиентов, главным образом женщин, и многие из них щеголяли в нарядах, которые почти наверняка были куплены на этом этаже. Но Лизу поразило не это, а то, что очень немногие из них выглядели по-настоящему счастливыми. Ей-то представлялось, что возможность просто посмотреть на все эти чудесные платья с намерением купить одно или даже несколько из них — само по себе райское наслаждение. Тогда почему почти все эти женщины расхаживали с недовольными минами? Они перебирали развешанную на стойках дорогую одежду с гораздо меньшим рвением и энтузиазмом, чем женщина по имени Вера, встреченная ею на рынке в Фулхэме!

До слуха Лизы доносились фразы, которые раньше она лишь читала в модных журналах.

— Мне положительно необходимо купить что-нибудь для закрытого просмотра у Фредди в пятницу.

— Какая скука, дорогая. Что до меня, то мне решительно нечего надеть на «Аиду».

— В субботу мы летим в Париж, и если я сегодня ничего не выберу, то придется отправляться в обносках.

Все это произносилось громко, с раздражением, словно им было наплевать, что об этом думают остальные. И с продавщицами они разговаривали грубо, словно те были прислугой, не заслуживающей элементарной вежливости и благодарности. Лиза почувствовала, как в груди у нее поднимается гнев. Означает ли это, что она стала социалисткой?

Денек выдался таким теплым, что она оставила свой стеганый жакет в лавке. Очевидно, в своей белой блузке и юбке она походила на продавщицу, потому что к ней подошел какой-то мужчина — настоящий красавчик, с ног до головы одетый в жемчужно-серое: туфли, костюм, пальто. На его темно-сером в полоску галстуке поблескивала жемчужная булавка, мягкую фетровую шляпу сжимала белая рука с безукоризненно наманикюренными ногтями. Даже небольшой складной зонтик был подобран в тон его наряду. Это был высокий мужчина с властным лицом и тонкими усиками, и ноздри его орлиного носа гневно подрагивали, словно магазин, да и весь мир, издавал какой-то непотребный запах.

— Послушайте, — пролаял он Лизе, — немедленно принесите моей супруге голубое платье, то самое, от которого она отказалась! Она хочет примерить его еще раз.

Лиза в недоумении уставилась на него. Это был приказ, а не просьба.

— Пошевеливайтесь, девочка моя, да поживее! — В его глазах сверкнуло нетерпение.

— Я не ваша девочка, — ледяным тоном отрезала Лиза. — И с вами ничего не случится, если вы принесете платье сами.

Этот мужчина ничего не мог с ней сделать, ведь она здесь не работала. Подавив желание поскорее уйти, Лиза в упор уставилась на него, видя, как нетерпение у него на лице сменяется изумлением. А потом, к ее удивлению, он вдруг расхохотался — высоким, истерическим, неестественным смехом.

— Джинджер, — послышался голос из соседней кабинки. — Джинджер, где же эта девчонка с голубым платьем?

Смех прекратился столь же внезапно, как и начался.

Лиза высокомерно тряхнула головой и, не удостоив Джинджера, который явно пребывал в крайней растерянности, прощального взгляда, вышла из магазина.

День прошел быстро. Покупателей было немного. Мистер Гринбаум сообщил Лизе, что продажа книг напрямую, «через прилавок», как он выразился, едва покрывает арендную плату за магазин. Большую часть своих сделок он осуществлял по почте.

— Но, — добавил старик, выразительно пожав плечами, — я же должен где-то хранить свои книги. Так почему бы не обзавестись для этого магазином?

— Действительно, почему? — согласилась Лиза.

Когда она вернулась вечером домой, то обнаружила подсунутый под дверь конверт. В нем лежали два билета на пьесу под названием «Веселый призрак»[39], которую давали через неделю в субботу, и записка: «Почему бы вам не зайти к нам и не пропустить по стаканчику, когда вернетесь?» Внизу стояла подпись: «Пирс».

После того как Гордон ушел, Лиза показала записку Джекки.

— Ты пойдешь со мной в театр? — с нетерпением спросила она.

— Не думаю, что Гордону это понравится, — с сомнением протянула Джекки. — Взять билеты у Ральфа, да еще и выпить с ним после спектакля… — Она наморщила носик.

— Какое право имеет Гордон указывать тебе, что делать по выходным? — попыталась воззвать к ее разуму Лиза. — Если он не с тобой, то его это не касается.

Подруга выглядела смущенной, но потом ее лицо просветлело.

— Ничего страшного не случится, верно? Ты права — я хочу сказать, не может же Гордон ожидать, что я буду вести себя, как монахиня. Кроме того, я же не иду на свидание с другим мужчиной.

У них оказались хорошие места в последнем ряду. Многие из театралов пришли в вечерних платьях. Из своей зарплаты Лиза заплатила за аренду и купила себе простроченную золотой нитью ленту для волос и черную шелковую блузку. Так что в своем стеганом жакете и новой блузке она не чувствовала себя инородным телом среди празднично одетой публики.

Поначалу Джекки нервничала, боясь, что каким-то чудом здесь может появиться Гордон с женой и увидеть ее.

— Ну и что такого? — сказала Лиза, стараясь ничем не выдать своего раздражения. — Ты ведь не делаешь ничего плохого.

Это была первая пьеса, которую она видела в своей жизни. Лиза сидела как зачарованная и была безутешна, когда представление закончилось.

— Ой, какая жалость! Хочу еще, — простонала она, пока они ждали автобус возле Пикадилли-Серкус.

Джекки оживилась и, кажется, напрочь позабыла о своем драгоценном Гордоне.

— Это был незабываемый вечер! — с энтузиазмом восклицала она. — Надеюсь, Ральф достанет нам билеты на другие спектакли и мы станем бывать в театре чаще.

Гостиная в квартире Пирса и Ральфа была такой большой, что тянулась вдоль всего фасада.

Лиза замерла на пороге, пораженная необычной отделкой. Стены были выкрашены в густой винно-красный цвет, а потолок отливал угольной чернотой. Одну из стен почти целиком занимал высокий лакированный черный китайский шкаф, украшенный красными и золотыми цветами. У другой стены высился буфет и покрытый черным лаком книжный шкаф. Над мраморным камином висело огромное зеркало в толстой золоченой раме. Стулья были обиты темно-красным бархатом, а по начищенному паркетному полу тут и там были разбросаны белые меховые коврики. Источником света служили две лампы под красными абажурами.