Мастер ужасок - Вальтер Моэрс

Оставшегося так внезапно в одиночестве Эхо страх охватил со всей силой. Он еще ни разу не был в этой части замка и не знал, куда она выходит. Разве что он опять побежит один назад через все эти призрачные больничные палаты.

Ко всему прочему, Эхо еще услышал многоголосые жалобные звуки, которые пронзали его с головы до ног. Но почему они показались ему такими знакомыми? Может быть, это души сумасшедших пациентов, которые умерли здесь? На какие ужасы способны привидения, которые потеряли не только свою жизнь, но и рассудок? Или он сам сошел с ума, заразившись этой таинственной болезнью, витавшей здесь?

Вдруг он увидел, что из одной из соседних комнат пробивается свет! Нет, это была не луна, это был прерывистый свет, как от огня в камине. С замирающим сердцем Эхо подошел к двери и осторожно заглянул в комнату.

Это была дурно пахнущая библиотека, набитая древними книгами и торжественно освещенная множеством свечей. В середине комнаты, над высокими стопками истлевших фолиантов парило Сваренное привидение. У Эхо с сердца упал камень. Многоголосые жалобные звуки стали еще громче, чем прежде, и он понял, что это были не обычные, а болевые свечи. Их было так много, что он никогда не видел столько свечей в одном помещении.

Теперь все было ясно: недавно здесь побывал Айспин, Эхо ощущал его неприятный запах и видел его следы на пыльном полу. Вероятно, он что-то искал в специальной литературе врачей-неврологов, которой была напичкана библиотека. Книги о том, как обезвоживают мозг или отсасывают через ухо демона, как лечат бредовые представления кровопусканием или истерию дурманящим чаем. Мастер ужасок зажег все болевые свечи, чтобы изучать старые книги с трудночитаемыми рукописными текстами, а потом ушел, не освободив свечи от их мучений.

И хотя Сваренное привидение не имело ушей, казалось, оно тоже было способно сопереживать страданиям, которые испытывали болевые свечи. Было очевидно, что Рубашка едва выносит мучения алхимических созданий, так как оно порхало с таким беспокойством, какого Эхо прежде никогда не замечал, и то и дело проявляло свой призрачный облик. Эхо понял, что Рубашка призывал его к тому, чтобы он избавил болевые свечи от их страданий.

Эхо сразу взялся за работу. Он переступал через горы фолиантов, забирался на стулья и столы, перелезал через пюпитры и полки, чтобы лапой потушить пламя на свечах. Тяжело дыша, растолстевший царапка пытался справиться со своей задачей – в библиотеке, наконец, становилось все темнее, а жалобные стоны становились все реже и тише. Вместо этого стали раздаваться вздохи облегчения. Наконец, осталась одна-единственная свеча. И в тот самый момент, когда Эхо склонился над ней, он вдруг увидел еще одну болевую свечу, которую до этого не замечал. Но он тут же понял, что это была не настоящая болевая свеча, а всего лишь ее отражение в серебряном подносе, который стоял на ребре на одной из книжных полок. И в этом пыльном зеркале Эхо впервые за долгое время увидел свое отражение.

То, что он увидел, совсем его не обрадовало. Напротив, он пришел в ужас и устыдился одновременно. Это была карикатура, которая больше напоминала надутый воздушный шар, чем царапку. Может быть, это было кривое зеркало? Эхо отошел от свечи.

– Батюшки, – прохрипел он, – неужели это я так выгляжу?

В следующий момент комната осветилась ярким светом. Эхо испугался, на мгновение подумав, что библиотеку внезапно охватил огонь, но от света не было жара, и свет не был вызван пламенем. Он сопровождался глубоким успокаивающим гулом, и посередине комнаты появилась белка, светящаяся, как жидкое золото. Она дружески улыбнулась Эхо.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – пропищала белка. – И я могу тебя сразу успокоить. Нет, я не душевная болезнь, которая зарождается в тебе. Эта мысль блуждает в этих помещениях – ведь это бывший сумасшедший дом, не так ли?

Эхо ошеломленно кивнул.

– Нет, я всего лишь преходящая галлюцинация или, точнее, телепатическая проекция, созданная духовной силой невероятной мощи – я говорю о долине Думающих яиц. Понимаешь, о чем я говорю? Я – первое познание, которое вселилось в тебя после того, как ты съел фрукт с Дерева познаний.

Эхо попытался успокоиться. Он совершенно забыл про орехи с Дерева познаний.

– Потребуется слишком много времени, – продолжала тараторить белка, – чтобы подробно рассказать тебе о Думающих яйцах. Во-первых, этот феномен невозможно объяснить, во‐вторых, речь сейчас не о них, а о тебе.

– Я понимаю, – сказал Эхо.

– Нет, ты не понимаешь. Дай мне просто высказаться, потому что я здесь именно поэтому. Я хочу объяснить тебе все так, чтобы ты понял. Итак: нигде в Цамонии, даже в мозгах айдитов, мыслительный процесс не является таким основательным и сконцентрированным, как в долине Думающих яиц. Правда, слово «думать» не совсем верно отражает то, чем занимаются эти гигантские яйца. Оно звучит слишком беспредметно. Их мышление настолько глубоко и весомо, что его скорее можно было бы назвать мошление, а яйца – не мыслителями, а мослителями. Не имеет никакого значения, откуда появились там эти яйца, значительно более важным является то, куда они отправятся, когда они завершат свою телепатическую дискуссию и свой философский процесс познания. Так как это – ни много ни мало – решает судьбу Цамонии.

Эхо попытался придать своей мордочке подобающе удивленное выражение.

– Это была основная информация, – сказала белка и помахала в воздухе своими лапками. – Теперь займемся твоими особыми познаниями. Думающие яйца знают обо всем – обо всем без исключений! – что происходит, происходило и будет происходить в Цамонии. В том числе и о твоих маленьких личных проблемах.

Эхо считал свои личные проблемы далеко не маленькими, но решил, что сейчас было не совсем благоразумно возражать.

– Итак: твое отражение в зеркале показало тебе, что ты не просто немного поправился, а кардинально изменился. Верно?

– Можно и так сказать. – Эхо опустил глаза.

– Да, можно. Но это было бы слишком дипломатично и недостаточно резко сформулировано. Я бы сказала так: ты превратился в другое существо, и далеко не лучшего качества. Ты напоминаешь мне колбасу в шкуре царапки, т. е. карикатуру царапки. Все, что до сего времени отличало тебя по физическим качествам как царапку от других живых существ – твоя почти неземная элегантность, твои обтекаемые формы, легкость, сбалансированность, – все это превратилось в неуклюжую массу, в мешок жира.

Эхо съежился. Эта изящная белка сумела унизить его еще больше, чем мастер ужасок.

– Да, жир. Это слово ты не любишь, потому что оно напоминает тебе о чем-то очень неприятном. Мастер ужасок обозначил свою страсть жиром на твоем теле. Жир отложился на твоих ребрах, он висит и на твоих бедрах. Это тот самый жир, который он хочет выварить из твоего тела. Ты – воплощение договора Айспина. Ты – твой собственный смертный приговор. Теперь я, кажется, выразилась достаточно недипломатично.