Мечтай обо мне - Джози Литтон

— Почему важно?

— Потому что твой народ стал теперь и моим. Что странного в том, что мне хочется добиться его уважения?

Неужели это правда, подумал Вулф, неужели она приняла свою участь в такой короткий срок и после столь неудачного начала? Можно ли в это поверить? Ему вдруг пришло в голову, что Кимбра куда больше тревожится за брата, чем он до сих пор думал, иначе как объяснить эту ее близость к слезам? Вместе с раскаянием пришла решимость покончить с отсрочками.

Скоро он сделает то, что должен. Скоро, но не теперь. Не в эту ночь, полную лунного сияния и аромата лаванды. Не тогда, когда постель в двух шагах.

Вулф распахнул дверь жилища ударом ноги, прошел, чуть пригнувшись, под скрещенными боевыми топорами — знаком высшей власти, — и оставил весь остальной мир за порогом. Ставни оставались открытыми, помещение было заполнено лунным сиянием. Свежие простыни на кровати пахли летом, потому что хранились вперемешку с травами в холщовых мешочках. Прежде он решил бы, что это излишняя и потому глупая роскошь, но теперь этот маленький штрих напомнил о том, что привнесла в его жизнь прекрасная англичанка.

Его жена, отважная, гордая и милосердная. Женщина, что слушала рассказ о его нелегком детстве с таким глубоким состраданием, что пальцы у нее дрожали. Женщина, глаза у которой наполнились слезами при одном упоминании об их недавней ссоре.

Его Кимбра.

Только в этот момент Вулф понял: за те несколько недель, пока они были знакомы, Кимбра успела занять в его жизни несравненно более важное место, чем то, которое он привык отводить женщине. Не из-за союза с англичанами, ради которого он все затеял. На ее присутствие откликалась та часть его натуры, которая не была заботливым братом, властным ярлом, непобедимым воином, отважным предводителем или даже миротворцем, а исключительно мужчиной.

Вот за что он полюбил Кимбру.

Любовь? Любовь делала человека слабым, уязвимым, она была сродни безумию, потому что делала его также и глухим к доводам рассудка, а потому нередко выставляла в дураках. Вулф привык насмехаться над любовью, оспаривать само ее существование, но вот она явилась и завладела им так, что уже невозможно было вырвать ее, разве что вместе с сердцем. Сознавать это было и мучительно, и сладостно.

Вулф не просто опустил Кимбру на пол, а позволил ей медленно соскользнуть меж его рук, вдоль его тела. Она вскинула голову и заглянула ему в лицо. Тогда он привлек ее к себе жадно, требовательно, почти грубо, желая заново заявить на нее свои права. Сам открываясь полностью и безоглядно, он требовал взамен большего — он желал владеть без тени сомнения, без малейшей уступки.

У Кимбры вырвался приглушенный вздох, но Вулф не чувствовал в ней страха, только великую силу женственности и нарастающее желание. Первоначальный протест ушел, сменился странной эйфорией, словно на перекрестке жизненных дорог встретились и узнали друг друга два человека, знакомые бесконечно давно, еще с предыдущих воплощений.

Они раздели друг друга торопливо, кое-как, не щадя ни изящной отделки на одежде, ни драгоценных украшений, и упали прямо на меховое одеяло, сплетаясь руками и ногами, ища губами губы, шепча горячие, бесстыдные слова, издавая бессвязные звуки.

Как то нередко случалось, их первое слияние было коротким и яростным, и, к великой радости Вулфа, в эти минуты Кимбра выглядела именно так, как и должна выглядеть женщина, когда она вне себя от страсти.

— Ты прекрасна… — шептал он, чувствуя, что становится больше и больше, что заполняет ее до отказа, — несравненно прекрасна!

— И ты прекрасен…

Это было смешно, Вулф хотел засмеяться, но не успел, подхваченный волной наслаждения, и смех перешел в счастливый стон.

— Ву-улф!!!

Это было последнее, что он услышал, прежде чем совершенно отдался сладким содроганиям и утратил всякое представление об окружающем и о себе самом…

Очнувшись, он поклялся, что второй раз будет не в пример более долгим. Просто бесконечным. Он будет медлить, сколько сможет, наслаждаясь каждой секундой. Грех разом выплескивать подобное наслаждение, и тот, кто предпочитает всему момент разрядки, просто болван.

Ему удалось продержаться немного дольше, но не до бесконечности, как хотелось. Возможно, он и был тем болваном, но, во имя Одина, человек не всесилен! Кимбра смеялась, счастливая тем, сколь безудержно его наслаждение, и он знал, чему она смеется, но все же поднял голову и попытался сурово прищуриться.

— Ты что-то слишком весела!..

— Я удовлетворена, муж мой…

— Правда? Совсем? И больше не хочешь?

Он все еще был внутри и уже снова твердел. Ощутив это, Кимбра округлила глаза:

— Но, Вулф…

— Да?

Он сделал движение, показывая, что готов отстраниться и оставить ее в покое. Кимбра положила ладони ему на ягодицы и слегка нажала, предлагая остаться. Вулф охотно подчинился.

— Значит, не вполне удовлетворена. Хочешь еще?

Она подтвердила это со всей безоглядной полнотой. Он вновь очнулся лицом в темной шали ее волос, без мыслей и почти без сознания. На этот раз Кимбра удержалась от смеха, но он знал, что она улыбается. Для этого не нужно было даже поднимать голову.

Вулф проснулся и ощутил на своих бедрах шелковистое бедро Кимбры, а у плеча — округлость ее груди. Этого оказалось достаточно, чтобы его мужская плоть начала твердеть, предвкушая продолжение плотских утех. С мысленным стоном он приподнял голову и оглядел себя. Его плоть снова шевельнулась, словно делая приветственный жест. Чертыхнувшись себе под нос, он искоса глянул на Кимбру. Она крепко спала. Разбудить ее было бы чистой воды эгоизмом. Женщина слабее, подумал Вулф с сожалением, ей нужен отдых, чтобы оправиться от многократных знаков мужского внимания.

Бедро Кимбры двинулось вдоль его бедер, слегка клейкое от их смешанной влаги, — двинулось, искушая его. Она подняла голову, откинула волосы за спину и призывно улыбнулась.

Интересно, подумал Вулф, смерть на поле любовной битвы считается геройской или нет? Будет ли павший допущен в Валгаллу, чтобы пировать с богами? Он вообразил себя перед лицом Одина и присных его, живо представил себе их громоподобный хохот… и благосклонную улыбку Фрейи. Уж она-то замолвит за него словечко и скорее всего посадит рядом с собой…

— Когда-то викинги приносили жертвы Фрейе, — прошептал он позднее на ухо Кимбре. — Не это ли у тебя на уме?

Она тихо засмеялась, но не стала отрицать, просто свернулась рядом, как котенок, мурлыча что-то едва слышное, ласковое. Когда она затихла, словно погрузившись в сон, и Вулф совсем было решил последовать этому примеру, Кимбра вдруг приподнялась на локте, так что волосы щекотно упали ему на плечо. Она как будто хотела что-то сказать, но не решалась, и он подумал, что видит в ее глазах тень страха.

— Я давно хочу спросить… — начала она очень медленно, словно вопрос давался с великим трудом, — потому что ты молчишь…