Кстати о любви - Марина Светлая

- Придумаю… Обязательно придумаю. Просто не Загнитко и не кенгуру.

Только это не потому что мне страшно стало.

- А почему?

- Потому что ты был убедителен в своей настойчивости меня отговорить.

Пусть живет. Все равно и до него когда-нибудь доберутся.

Домашний Лукин улыбнулся совсем по-домашнему и поднялся.

- Я пойду, а ты отдыхай. Прошлую ночь не спала?

- Не помню, наверное, нет… - ответила она, вскакивая следом за ним. –

Спасибо тебе, что пришел.

- Да не за что, - отмахнулся он, но уже в прихожей, обуваясь, сказал: - Я терпеть не могу болеть, становлюсь нудный и раздражительный. И мне просто необходим кто-то рядом… Если что-то понадобится или захочется, что угодно – позвони, ладно?

- Да нет, мне ничего не нужно, я привыкла сама, - заговорила Руслана, почему-то по-девчоночьи волнуясь. Глупо как-то. Думала, что и забыла, как это бывает. Или так не бывало раньше? Она сглотнула и тихо добавила: -

Но если ты приедешь просто так… я буду рада. Очень.

- Я понял, - Егор приблизился и коснулся губами ее губ, легко и быстро, чтобы остановиться. – Я приеду.

- Завтра? – как завороженная, прошептала она.

- С тебя котлеты! – рассмеялся Егор.

- Будут котлеты.

Когда Руслана закрывала за ним дверь, улыбка с ее лица не сходила. И эту ночь она действительно спала крепко и уже ничего не боялась. Чего можно бояться, когда есть еще глинтвейн, и разноцветные лампочки на окне кухни теперь всегда будут напоминать его, сидящим на диванчике у стола.

Следующий день походил на бег с препятствиями.

Началось все со статьи, которую соизволила прислать Ольга, задержав ее на несколько дней. За это время макет номера был сверстан с учетом блока под колонку, которую она вела.

Масштаб проблемы увеличивался прямо пропорционально количеству прочитанных Егором предложений. Он бросил сеанс мазохизма приблизительно в середине текста – про стрессоустойчивость при начальниках-тиранах с гендерным туманом по периметру. И потому, наверное, не оценил в нужной мере заявление об увольнении, приложенное к этому обличительному опусу.

Егор не думал о нем, пока редактировал одну из своих старых статей, так и не попавших когда-то в какой-то номер, чтобы подогнать ее под формат новогоднего выпуска и размер в макете, пока передавал ее дизайнерам для оформления и подбора фотоматериала. И уж тем более стало не до заявления жены, пожелавшей уйти и из их общей профессиональной жизни, когда Лукин, жуя рыбный пирог во время позднего обеда в

«Артхаусе», вспомнил про дядю Севу.

Извечный друг Андрея Лукина. После его гибели стал сначала наставником, а потом и другом Лукину-младшему.

Дядя Сева был фигурой загадочной. Он считался коллегой отца, но Егору всегда казалось, что это лишь что-то внешнее. И что на самом деле связывало Лукина-старшего и дядю Севу – он не знал. Частота заграничных командировок, дача – добротный дом с лесом и речкой в

Черниговской области, свободное владение несколькими восточными языками и не один десяток книг про шпионов, прочитанных Лукиным в детстве, сложились в странный пазл, который Егор давно перестал анализировать. Но иногда в шутку звал своего почти названного отца

МаксимМаксимычем.

Он просто всегда знал две вещи: дядя Сева очень много знает, и дядя Сева всегда примет его в гости. А на его даче Лукин бывать любил.

Они могли часами молча рыбачить, а потом также часами вести неторопливые увлекательные разговоры, которые заканчивались только под утро. При этом Егор отсыпался до обеда, а дядя Сева умудрялся съездить в соседнее село за свежим домашним хлебом и самогоном, наварить настоящей ухи и растопить баню.

И для полноты картины сумасшедшего дня Лукин провел вечер в поисках винтажной трубки в подарок дяде Севе и поедании котлет в квартире

Русланы, странным образом способствовавших крепкому, но короткому сну

– до рассвета он выехал из Киева, взяв курс на север.

А через несколько часов входил в высокую деревянную калитку с резным узором, с тем чтобы, едва сделав шаг, почувствовать теплый мокрый язык огромного, лохматого и совершенно черного волкодава по имени Михалыч на своей щеке.

- Ах ты ж паразит, твою через черный ход налево! – раздался знакомый могучий голос со стороны сарая. – Оставь! Оставь сказал!

- Пусть, - отмахнулся Егор и, преодолевая обнимашки пса, пошел на голос.

– Привет, дядь Сев!

Тот вылез на свет божий, глянул на «подопечного» и широко улыбнулся.

Невысокий, плотный, но отнюдь не толстый, чуть лысеющий, с темным живым взглядом, он не менялся десятилетиями. И определить его возраст сходу было невозможно. Никак не моложе, чем мог быть отец Егора, но и едва ли гораздо старше. Однако, судя по скупым рассказам, повидал он немало – на несколько жизней хватило бы.

- Ага! Вспомнил про старика, - драматично прокряхтел дядя Сева. И Лукина подхватил водоворот, утянувший его в дом, усадивший за стол в любимое старое всегда поскрипывающее кресло. И вручивший ему большую кружку горячего чаю с малиной.

- На старости лет научился варенье варить! – радостно сообщил дядя Сева

– овдовел он недавно, года три как. И по сей день постигал азы домашнего хозяйствования.

- Соскучился, - улыбнулся Егор, отхлебнув ароматный чай. – И дело есть.

- А у меня трубочки со сгущенкой есть. Будешь?

- У тебя десертный период? – рассмеялся Лукин. – Буду я трубочки твои, буду. Потом.

- Борщ позавчерашний сейчас насыплю, - почти обиделся дядя Сева.

- Уймись, а, - попросил Егор. – Я с ночевкой. Все успеется.

Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, сделал глубокий вдох. В доме всегда был особенный запах – так пахнет в хвойном лесу после дождя. А может, это и пахло лесом. В гостиной были открыты если не окна настежь, то большие форточки, какая бы погода ни была на дворе. И ощущалась свобода, какой никогда не было ни в офисе, ни в их с Олей квартире. Коробки домов, коробки шкафов. Закупорено, закрыто, почти заколочено.

Дядя Сева, взглянув на Егора, только усмехнулся, налил чаю и себе и устроился возле камина. Камин здесь был самый настоящий, переделанный из старой печи. Дом без детей – не страшно.

- Ладно, выкладывай, что стряслось, - наконец, услышал Лукин.

- Ничего не стряслось, - отозвался Егор и потянулся к чашке. – Вкусное варенье, между прочим. Малина твоя?

- Моя. Наконец-то себя показала. Немного, но на пару банок хватило.

Потом они ели борщ, бродили по лесу с радостно скачущим вокруг