Синдром - Джон Кейз

– А как насчет лекарств? – предположил детектив. – Валиум и…

– Даже в этом случае максимум, на что способен человек, – создать некоторую неоднозначность. Но в нашем случае картина прямо противоположная: здесь нет вообще никакой двусмысленности, все кристально ясно.

– Пол, к чему вы клоните? – попросила уточнить Эйдриен.

– Ну, если результат выглядит как правда, но вам доподлинно известно, что это ложь, тогда, вероятно…

– Что вероятно? – не утерпел Бонилла.

– Что испытуемый психопат.

– В яблочко! – воскликнул детектив.

– Такое случается, хоть и крайне редко, – заметил Саттон. – Не исключено, что у мистера Дюрана, кем бы он на самом деле ни был, шарики и ролики расположены не так, как у нас с вами.

– То есть как? – переспросила Эйдриен.

– Психопаты лишены эмпатии – способности сочувствовать и переживать за других людей. У них отсутствуют критерии морали. То есть в данном случае речь идет о человеке, который не способен провести четкую границу между тем, что такое хорошо и что такое плохо в этическом смысле слова. Он действует, руководствуясь соображениями личной выгоды, и поэтому ложь не порождает в нем стресса. А эти аппараты засекают именно стресс. Так что…

– Но когда вы попросили его солгать, ложь вызвала какую-то реакцию. Помните, вы спросили, желтая ли у вас рубашка?

Бостонец улыбнулся:

– Да, вы абсолютно правы. Только, утверждая, что нельзя обмануть детектор лжи, я подразумевал, что нельзя изобразить правду. А вот ложь имитировать как раз несложно.

– Как?

– Искусственно вызвав у себя стрессовое состояние. Некоторые преступники, зная этот нюанс, используют всевозможные приемы, чтобы детектор показал «неубедительные» результаты. Потому что если все ответы на диаграммах выглядят ложью – даже заведомо правдивые, такие, как установление личности испытуемого… – Саттон пожал плечами, – результаты бесполезны.

– А поподробнее?

– Скажем, деление в уме больших чисел дает неплохие результаты. Оператор задает вопрос. Испытуемый, выдавая ответ, решает в голове небольшой пример, и стресс, вызванный вычислениями, производит реакцию, которая выглядит как ложь. Или можно намеренно прикусить себе язык, ущипнуть за локоть – боль тоже вызывает потрясение.

– То есть, – предположила Эйдриен, – вы хотите сказать, Дюран знал, когда ему нужно произнести ответы, которые однозначно выглядели бы ложью на экране детектора.

Саттон сомкнул ладони.

– Эдди уже говорил мне, что вы оба немало удивились, когда этот человек согласился пройти тест. Из этого я делаю вывод, что ему, вероятно, уже доводилось бывать в подобных ситуациях.

– Пол хочет сказать, Скаут, что наш приятель – хладнокровный мерзавец. Я не приукрашиваю, Поли?

Бостонец задумчиво кивнул:

– Не исключено. Но, Боже мой, если ты прав, то удивительно, что у него вообще есть руки и ноги.

– То есть? – озадаченно проговорила Эйдриен.

Бонилла хохотнул.

– Пол хотел сказать…

– …что этот тип коварен, как змея, – закончил за него специалист по детектору.

Откинувшись в кресле такси, Дюран смотрел в затуманенные от пара окна, слушал, как шуршат по мокрому асфальту шины, и удивлялся своему настроению – он мог бы чувствовать себя и лучше. Более того, у него есть повод для радости: по выражению лица и жестам оператора ясно, что испытание на детекторе лжи пройдено «на пять с плюсом». И значит, он просто обязан чувствовать себя уверенно – теперь, когда подтвердились его благие намерения в отношении покойной пациентки. Однако, как Джефф ни старался, он не мог избавиться от смутного беспокойства. Его не покидала мысль, что на этом неприятности не закончатся.

По лобовому стеклу неутомимо ходили щетки стеклоочистителя – все впустую: дождь низвергался на землю микровзрывами, легкие брызги влаги сменялись пеленой льющей воды, замедлявшей ход машины до скорости черепахи.

– Да, погодка выдалась еще та, – завел разговор водитель.

Дюран кивнул и, заметив крошечный флажок на приборной доске, машинально ответил:

– Lavalas.

Водитель обогнал идущую впереди машину и взглянул на пассажира в зеркало заднего вида:

– Pale Creole, zanmi?

Вопрос вывел Джеффри из задумчивости:

– Что?

– Я спросил – pale Creole? Нет?

Дюран покачал головой, не до конца поняв, что от него хотят.

– Нет, – проговорил он. – Не думаю.

Водитель усмехнулся и пожал плечами:

– Ясно, просто знаете несколько слов. Lavalas – сильный дождь.

Джеффри кивнул – он и сам не понял, откуда выхватил это слово, просто слетело с языка. Наверное, по телевизору услышал, а вот… zanmi означало «друг». Каким-то образом он знал и это. «Господи», – подумал Дюран и посмотрел в окно на размытое сияние красных габаритных фонарей.

– Нет, ты только посмотри! – воскликнул водитель, обращаясь к самому себе. – Стоячая вода!

Прямо перед ними по дверцы в воде застрял «лексус». Огромная лужа перекрыла почти две полосы движения, и машинам приходилось рядком протискиваться по обочине.

– Я музыку поставлю, не против?

Дюран согласно кивнул:

– Да, прекрасно.

Водитель сунул кассету в магнитолу.

– Жаль, что конпы с собой не прихватил, ты бы послушал. Мало кто из пассажиров ее любит – наверное, трубы не нравятся, – вот и вожу с собой Марли…

Зазвучала музыка, и меланхоличный мужской голос запел: «No, woman, no cry…»

Такси двинулось на дюйм – и остановилось, двинулось – и остановилось, точно повинуясь ритму рэгги. Дюран откинулся в кресле и закрыл глаза, думая: «Конпа, как знакомо. Но чья конпа? „Эклипсов“? „Свит Микки“? „Табу“?» Откуда ему известны эти названия? Да и сама музыка? По телевизору видел? Вряд ли. Уж очень похоже на дежа-вю или реинкарнацию – но это так, возвращаясь к недавним мыслям.

Мурашки побежали по спине: в его мозгу давно происходило что-то совершенно не зависевшее от желаний Дюрана. Казалось, его личность, его самовосприятие осыпаются – точно старая краска со стены ветхого дома.

В какие-то моменты он чувствовал, будто помнит – по-настоящему помнит – другую жизнь. Слова таксиста «Pale creole, zanmi?» и его круглое чернокожее лицо так сильно напоминали Гаити. Дюран вспоминал запах тех мест: смесь жасмина, рома и сточных канав. Он, вне всякого сомнения, бывал там и успел хорошо изучить страну. Но когда? И зачем? Достоверно Джефф знал одно: его воспоминания трехмерны, насыщены в отличие от многих других образов, что сидели в его голове. Гаити был реальностью и нисколько не походил на попурри из телешоу и газетных статей.