Мехлис. Тень вождя - Юрий Рубцов

Ну а уж что касается непосредственно кадров ОКДВА, тут начальник ПУ РККА развернулся вовсю. Следует, очевидно, заметить, что репрессии против дальневосточников были предопределены загодя до инспекционной поездки Мехлиса. Отправляясь в Хабаровск, он уже имел четкую установку — «чистить» кадры беспощадно. Не случайно вместе с ним был отряжен Фриновский, заместитель наркома внутренних дел, прославившийся палачеством и казненный со своим шефом Ежовым.

О масштабах содеянного лишь на первом этапе дает представление телеграмма, направленная Мехлисом вождю 28 июля: «Уволил двести пятнадцать политработников, значительная часть из них арестована. Но очистка политаппарата, в особенности низовых звеньев, мною далеко не закончена. Думаю, что уехать из Хабаровска, не разобравшись хотя бы вчерне с комсоставом, нельзя».[85]

Непосредственно в районе боевых действий на Хасане между командующим фронтом и начальником ПУ РККА все время происходили стычки. Дело в том, что Блюхер настаивал на своей оценке пограничного инцидента, с которого начался конфликт. А именно: в районе высоты Заозерная границу нарушили советские пограничники, в условиях высокой напряженности это провоцировало японцев. Свое мнение он доложил в Москву и потребовал наказания виновных.

В ответной телеграмме, посланной по поручению Сталина и Молотова и адресованной не только Блюхеру, но и Мехлису с Фриновским, нарком обороны Ворошилов назвал утверждения командующего чепухой. А 1 августа в разговоре по прямому проводу Сталин вообще поставил под сомнение желание своего собеседника Блюхера «по-настоящему воевать с японцами».

Московский эмиссар, почувствовав охотничий азарт, поскольку действительное отношение вождя к Блюхеру не было для него тайной, не стал разбираться в подлинных обстоятельствах дела, а слепо принял оценку, продиктованную из Кремля. В позиции маршала он увидел двурушничество, «льющее воду на мельницу японцев», враждебные мотивы. «Порой трудно отличить, когда перед тобой выступает командующий или человек в маске», — сделал он вывод в обстоятельной телеграмме Сталину и Ворошилову 27 июля 1938 года.

По воспоминаниям Г. Л. Блюхер, ее муж «вернулся с Хасана в состоянии крайне возбужденном… Из рассказа Василия Константиновича я поняла следующее. Мехлис все время во все вмешивался, отдавал свои распоряжения, пытаясь подменять командующего. Он, Блюхер, был вынужден отменить один приказ Мехлиса 40-й дивизии. Говорил, что если б этот приказ был выполнен, то сороковую дивизию японцы оскальпировали бы».

Морально и психологически добить маршала стремились и после окончания конфликта на Хасане. Первая скрипка принадлежала все тем же Мехлису и Фриновскому. Лейтмотивом их докладов в Москву становится призыв как можно скорее снять Блюхера с должности. Так, начальник ПУ РККА в пространной телеграмме Сталину и Ворошилову, направленной 12 августа, сообщал: «Дела здесь находятся но моему глубокому убеждению [в таком состоянии], что надо скорее решать вопрос. В присутствии подчиненных известное Вам лицо ведет себя так, что это расшатывает дисциплину». 18 августа Блюхер уже отбыл по вызову Ворошилова в Москву, а ему вслед несется: «Красноармейцы и командиры военным делом не занимаются, а отвлечены хозяйственными работами. Боевая подготовка, я повторяю свои формулировки, на последнем месте… Известный Вам человек скажет, что это клевета на армию и на него… К сожалению, этот человек многие годы скрывал от наркома истинное положение вещей и обманывал, сознательно или бессознательно — это другой вопрос, наш Центральный Комитет». А своеобразным апофеозом неприятия, ненависти к Блюхеру стала шифртелеграмма Сталину и Ворошилову, направленная 24 августа: «Я мог бы исписать сотни страниц, характеризующих бездеятельность, граничащую с преступлением известного Вам лица».[86]

На телеграммах и докладах Мехлиса во многом базировалось решение Главного военного совета, о котором сказано выше и которое предрешило трагическую гибель Блюхера.

На Хасане начальник ПУ РККА не только вмешивался в оперативную деятельность командования, но и в своем стиле вершил скорый суд и расправу. По его приказанию были арестованы лейтенанты Лебедев и Ахметов и политрук Мордвинов. Их и еще одного лейтенанта обвинили в трусости и измене на том основании, что они бросили на произвол судьбы свои батареи и тем посеяли панику среди бойцов. По закону они должны были предстать перед судом военного трибунала. Но Мехлису не терпелось вынести собственный приговор. Лично допросив обвиняемых, он телеграммой запросил у Сталина и Ворошилова санкцию на «расстрел всех четырех без суда моим приказом». Основание — «чтобы не затягивать вопроса» (!). Как здесь не согласиться с эмоциональной оценкой известного историка О. Ф. Сувенирова: «Вот она, суть фанатичного изувера, способного и готового «для быстрейшего решения вопроса» без всякого следствия и суда стрелять налево и направо».[87]

Новый район боев — Халхин-Гол оказался для Мехлиса не похожим на Хасан. Его привычное стремление вмешаться в оперативное управление войсками жестко пресек Г. К. Жуков, поставленный во главе 1-й армейской группы и столь блистательно проявивший себя как полководец современного типа. Так что начальнику ПУ Красной Армии пришлось в основном заниматься партийно-политической работой, тем более что дел оказался непочатый край.

Мехлис еще из Москвы 26 июня 1939 года дал указание политуправлению Забайкальского военного округа немедленно прервать отпуска политработников, а также вернуть в свои части тех, кто находится в командировках, на разного рода курсах и работах. На деле повысить бдительность. Провести разъяснительную работу среди красноармейцев в связи с японскими провокациями на границе и необходимостью приведения частей в полную боевую готовность. Политотделы и газеты соединений должны быть готовы к походу.

Внедрение в сознание воинов Красной Армии мысли, что скоро, возможно, придется воевать, проводилось всеми имеющимися средствами агитации, устной и печатной пропаганды. Однако, как и на Хасане, был допущен серьезный просчет: неверной оказалась первоначальная политическая установка, определявшая содержание пропаганды в среде личного состава. Красноармейцам предлагалось воодушевляться идеей освободительной миссии: РККА, как известно, действовала против японцев на территории Монголии. По признанию самого Мехлиса, этот тезис оказался неудачным, многими не понятым. Пришлось вносить поправку, сформулировав основной лозунг следующим образом: «Защищая границы МНР, Красная Армия обороняет территорию Советского Союза от Байкала до Владивостока, препятствует Японии превратить МНР в плацдарм для войны против СССР». На разъяснение нового лозунга были брошены все силы, которыми располагали политорганы.

И после того, как японцы были разгромлены, Мехлис не позволил политаппарату впасть в самоуспокоенность. 29 августа, по горячим следам событий, он отдал категорическое распоряжение политуправлению 1-й армейской группы использовать победу для еще большего укрепления веры в свои силы: «На собраниях, митингах, беседах… надо развенчать японских генералов как бездарных руководителей и поднять роль наших командиров и комиссаров — подлинных сынов народа».