Пороки и их поклонники - Татьяна Устинова

Макс посмотрел на Катю, а она на него.

Он – с застенчивым любопытством. Она – тоже с любопытством,но беззастенчивым.

Он думал – жаль, что Манька не такая!

Она думала – жаль, что до компьютерного отдела так близко,все разузнать не успею!

* * *

Телефон ей удалось утащить рано утром.

Ее охранники бдили не слишком усердно – куда она могладеться из запертой на все замки квартиры на десятом этаже, да еще без штанов, врубахе и трусиках!

Всю ночь она ходила мимо них – как будто в туалет. Однаждыона читала в романе, что так нужно отвлекать внимание. Десять раз достаешь изкармана то спички, то сигареты, а в одиннадцатый раз – пистолет. У нее не былов кармане пистолета. Только два билета на поезд.

Она, дурочка, надеялась, что ей удастся спастись и спастимальчика! Разве от них спасешься? Даже тетя не спаслась, а она была намногосильнее.

Каждый раз, когда Маша проходила, охранники разражалисьпервобытным весельем. Им нравилось, что она так их боится – вон в сортир каждыеполчаса бегает!

– Смотри, не добежишь! – кричал один, самый веселый. – Весьпол нам изгадишь!

Она стояла в туалете, за хлипкой дээспешной дверцей, гадкозахватанной руками, и прислушивалась – так, что в ушах звенело.

Они смотрели телевизор – футбол, разумеется, а потомвесельчак подходил к дверце и колотил в нее. Дверца сотрясалась и стонала.

– Эй, чего там у тебя?! – кричал он радостно. – Запор,может? Подмогнуть, может?!

От страха и унижения мутилось в голове – она знала, чтобудет дальше, но деваться ей было некуда. И они знали, что деваться ей некуда.

Она открывала дверцу, и весельчак жирными пальцами хватал ееза грудь, больно.

– Отпустите, – просила Маша и вырывалась, а он все непускал, лез под рубаху и там тоже щупал, отвратительно, мерзко.

Она начинала плакать, молча, стиснув зубы, и весельчакналегал на нее еще сильнее.

Ей казалось, что от него воняет, хотя вовсе не былабрезгливой, медсестра пятнадцатой горбольницы, первой хирургии!

Она знала, что они не станут ее насиловать – это не входилов их планы, по крайней мере, пока, – но все равно до смерти боялась жирныхпальцев и унижения, которое било в виски, застилало глаза.

Она могла бы сидеть в своей комнате – на полу лежал матрас,грязный, в коричневых пятнах и буграх свалявшейся ваты, но нужно “приучить” ихк тому, что она все время ходит мимо.

Она вырывалась и лягалась и однажды лягнула его довольносильно, потому что он вдруг озверел и ударил ее – не по лицу, по шее, так чтоона грохнулась на колени и некоторое время стояла на четвереньках, тяжело инатужно дыша.

– Тихо там! – крикнул второй из комнаты. – Не слышно нихрена! Отстань от нее, Витек, сдалась она тебе!

– Лягается, зараза, – пожаловался Витек над ее головой.

В глазах плыла зелень, которая постепенно сменяласькоричневым рвотным цветом, и в конце концов она поняла, что стоит, почтиуткнувшись носом в пол. Тут жизнерадостный Витек оценил наконец исключительнуюкомичность ее позы и резво пнул ее в зад, так что она клюнула носом заплеванныйпол.

– Вот ведь сука, – ласково произнес он, – лягается!

Он не позволил ей подняться, заставил на четверенькахдоползти до комнаты с бугристым матрасом. Время от времени он пинал ее, всегданеожиданно, локти подламывались, и она опять утыкалась носом в коричневый пол.

. “Ничего, – уговаривала она себя, – ничего, потерпи. Ты,самое главное, потерпи пока”.

Телефон лежал в кухне на столе – громоздкая черная трубка,она давно его приметила. Все ее маневры с туалетом были затеяны ради этой самойтрубки. Если удастся утащить трубку, она позвонит Архипову. Скорее всего послеэтого звонка они ее убьют, но она должна позвонить.

Она должна позвонить и предупредить, иначе он тоже попадет вловушку, и тогда не останется никакой надежды. Тогда уж точно никто не поможет.

Будь они прокляты, подонки, убийцы!

Они убили тетю – единственного человека, которого Машалюбила! – и ее тоже убьют, но на это почти наплевать.

Она заползла на матрас и легла, подтянув к подбородкуколени. Правое оказалось сильно разбитым, на нем выступили мелкие красные капли– много. Левое – измазано, болело, но крови не было.

Она долго смотрела на свои колени – просто так, чтобы ни очем не думать.

Не думать не получалось. Тетя не справилась с ними – несмогла; она, Маша, уж точно не справится. Тетя пыталась ей помочь, даже измогилы пыталась защитить, уберечь – и не смогла.

Она сделала единственное, что сумела, – оставила квартирусоседу и думала, бедная, что сосед выстоит против их натиска. И просчиталась.

Будь проклята эта квартира! Пусть они ее заберут, пустьделают, что хотят, только ее оставили бы в покое, но Маша прекрасно понимала –это невозможно.

Не оставят.

Под ухом тикали часы. Она подняла голову и посмотрела.Сколько осталось до следующего похода в туалет и следующей экзекуции. Двадцатьминут, почти ничего.

За тонкой стеной гремел телевизор – кончился футбол, началсясериал. В неестественные сериальные голоса время от времени вплетались голосареальные, Маша не вслушивалась.

…Сосед был огромный, беловолосый, очень коротко стриженный,похожий на скандинавского актера, имени которого Маша никогда не могла запомнить.Он никогда ее не видел – смотрел и не видел, как смотрят на привычные стены.Тетя не чаяла в нем души, Маша даже ревновала отчасти.

Чем он ей так уж приглянулся?

У него была страшная собака и внушительная машина, изкоторой он всегда как-то слишком медленно выбирался. Улыбался он кривоватойулыбкой – исключительно тете или своей собаке, Маше никогда не улыбался. Когдаона видела его улыбку, у нее в голове становилось как-то холодно и просторно, иполучалось, что она видит только, как он улыбается, и больше ничего.

Однажды, засмотревшись, она чуть не упала с лестницы, тетяпотом над ней смеялась.

Оттого, что Маша думала о них, ей как-то полегчало. Онапосмотрела на свою коленку в мелких бусинах крови и лизнула. Кожу слегказащипало.

Она должна его защитить. Пусть тетя не смогла защитить еесаму, но Архипова Маша защитить должна.

Вчера, когда ее заставили позвонить, она так и не сумела егопредупредить – боялась, что убьют, и презирала себя за этот страх. Все равноубьют, ей не на что надеяться и нечего терять.