Крестовый поход - Александр Прозоров

Князь Заозерский сглотнул, размашисто перекрестился:

– Божья воля тебя сюда привела, брат мой по вере. А кто я такой, чтобы перечить Богу? Ныне, вон, подкрепись, а на рассвете поведешь. Тебе жизнь свою и полки вверяю…

Егор намеревался возглавить нападение сам, но Угрюм и Никита Кривонос уперлись, как бараны, сказав, что и без него управятся; отче Симеон их поддержал, указав, что у пушек своих князь больше пользы принесет, и ватажники ушли в предрассветные сумерки без него.

Впрочем, сражения в городе все равно не было. На рассвете жители Вильно обнаружили, что на улицах и площадях стоят отряды новгородцев, и городской совет смиренно принес победителям ключи. Небольшая стычка случилась только в Верхнем замке, но и там дело обошлось несколькими легкими ранениями.

Вильно стал первым городом, в котором князь Заозерский оставил власть в руках самих горожан. Все, что он сделал, так это разоружил и выставил за ворота согнанных в город королем Ягайло католических монахов и шляхтичей да прибрал порох и воеводскую казну. В преданности здешних жителей он был уверен – все-таки сами сделали свой выбор. А раз так, то и ломать им привычный уклад ни к чему.

Недовольными остались только ватажники, которым на этот раз не досталось совершенно никакой добычи.

– Теперь на Ковну, атаман? – с надеждой спросил Никита Кривонос, когда походная колонна спустилась из города на лед реки, торопясь в помощь осаждающим Гродно ополченцам.

– Ковну трогать нельзя, – ответил Вожников. – Она в Ганзейский союз входит, а у меня с ними нынче дружба… – Он помолчал, прикидывая, какое настроение сейчас царит в головах его ратной вольницы, и ради поднятия боевого духа решил пожертвовать двумя драгоценными днями: – Но раз дружба, то в кабаках у них пару дней погулять можно. Отдохните, я заплачу.

Ватажник моментально натянул поводья, отвернул к полкам, и вскоре те дружно и радостно заорали:

– Любо атаману! Любо Егорию! Любо, любо, любо!

Сводную польско-литовско-московскую армию распутица застала между Бузулуком и Медведицей. Как раз на половине пути от одной переправы до другой внезапно подул южный ветер, принеся с собой многодневные дожди, и пока воины прятались в палатках и юртах, ливень смыл весь снег, а твердую мерзлую землю обратил в жидкую чавкающую грязь.

Поначалу талые ручьи текли поверх речного льда, но очень скоро русла переполнились, ровный прочный тракт, что вел войска по Дону, лопнул, как корка испекшегося хлеба, и толстыми искристыми плитами покатился вниз по течению. Вешние воды далеко вышли из берегов, заставив путников перенести лагерь на три версты к северу и начисто отрезав войска и от друзей, и от врагов.

Однако уже через неделю от Ельца подошли ладьи, подвезя воинам солонину, дрова и хлеб, лошадям – сено и ячмень, а князьям – грамоты и письма. Что читал слуга лежащему на кошме у очага Василию, ноги которого отказывались подчиняться князю, неизвестно. Витовт же, разворачивая свитки один за другим, просматривая и бросая в огонь, громко высказывался:

– Проклятие! Орша, Могилев, Слуцк! Он раздает земли и приводит города к присяге! Если так пойдет дальше, мне некуда будет вернуться. Литву придется отвоевывать назад, словно чужую землю. Король требует моего возвращения. Страна пуста, Ягайло не смог созвать для отпора больше двух тысяч шляхтичей. Православные бояре и холопы отказываются воевать против единоверцев. Чертов митрополит имел наглость предать меня анафеме, и разбойник обещает вернуть свободу веры.

Хан Джелал-ад-Дин молчал. Что он мог сказать? Только пообещать помощь татарской Орды в войне против ушкуйников. Но помощь он сулил уже не раз, и от нового повторения клятва тверже не станет. Главное, чтобы литовский князь не дрогнул, не повернул назад.

Однако Витовт не колебался. Ведь впереди, всего в месяце пути, его ждал ярлык на всю оставшуюся Русь, на все славянские земли, что еще не успели попасть в его руки, и бесчисленные татарские тысячи, которые вольются в полки его армии. Повернуть сейчас – значит потерять все. Завоеванных разбойником городов отступление не вернет, но лишит князя и ярлыка, и подмоги. Поход окажется не просто бессмысленным, он станет причиной страшнейшего поражения в его жизни. Единственный путь к победе для князя Витовта лежал через Сарай.

Армию князя Егора Заозерского распутица застала на пять дней позднее, и тоже неожиданными дождями. Потепление пришло в северную Литву в конце апреля, но снег сходил медленно, и утоптанный, промороженный зимник продолжал держаться. До Западного Буга оставалось всего двадцать верст пути, когда подкравшиеся с юга моросящие дожди стали быстро размывать дороги, которые прямо на глазах превращались в то, чем, в сущности, и являлись на самом деле: в болота, луга и ручьи. И если через грязь сани и телеги общими усилиями протащить еще удавалось, то топи пришлось мостить, настилая из веток и стволов толстые, колышущиеся под возками гати.

Только третьего мая новгородцы наконец-то вышли к Берестью и устало расползлись по брошенным горожанами слободам.

Обстреливать город и требовать его сдачи Егор не стал. Рука не поднялась. Ведь через пятьсот лет именно этот населенный пункт будет той самой знаменитой Брестской крепостью, что встанет насмерть перед очередной волной онемечивания и латинизации. Ну как может у русского человека на такое место рука подняться? Поэтому пятнадцатитысячная армия просто отдыхала и ждала, на всякий случай выставив сторожевые полки напротив запертых ворот.

Горожане, похоже, сочли действия знаменитого атамана какой-то хитростью и не выдержали ожидания. На пятый день они опустили мост, из ворот вышли несколько ремесленных старост и священников, которые попросили мира на условиях Вильно: присяга и выкуп в обмен на самоуправление по магдебургскому праву. Видимо, до горожан как-то дошли известия о различиях в судьбе Вильно и Гродно: к воротам последнего ополченцы, по обычаям «правильной» осады, насыпали дамбу из фашин и мешков с землей, а потом, когда подошедший князь снес из пушек надвратные башни, ватажники взяли город штурмом и жестоко разграбили.

Егор, конечно же, сдачу принял и половодье спокойно пережидал в роскошных палатах ратуши.

К середине мая по реке пришли ладьи с припасами и пополнением – весть о том, что князь Заозерский затеял поход в защиту православия и намерен защитить единоверцев от латинских гонений, прокатилась уже по всей русской земле и нашла ему немало сторонников. Помимо тысяч добровольцев, на кораблях прибыло еще три высверленных ствола, несколько сот зарядов, полста зарядов особых, секретных, и просьба заплатить и прислать огненного зелья, чтобы можно было продолжить изготовление оружия и припасов. Это было не очень приятно, но теперь уже совсем не фатально. Получив несколько откупов и выгребя до дна арсеналы многих городов и крепостей, Егор мог себе позволить такие расходы.

Пока новгородцы дожидались подвоза припасов, половодье схлынуло, дороги подсохли, а потому с новыми силами русская армия смогла решительно начать наступление сразу в нескольких направлениях – на Люблин, Варшаву, Познань, Серадз, Луцк, Владимир, Львов, Перемышль. Теперь Егор не рвался вперед, медленно двигаясь на запад в окружении пятисот бояр и пятнадцати сотен ватажников. Для него сейчас главным было, чтобы его могли быстро найти гонцы от разошедшихся в разные стороны полков. Чаще всего вестники сообщали о все новых присягнувших городах и крепостях. Но иногда шляхтичи упрямились – и тогда знаменитый атаман поворачивал обоз и на рысях мчался в указанное место, чтобы огнем пушек и взрывными снарядами расчистить путь атакующим ратникам.