Пелагия и черный монах - Борис Акунин

– Отчего же-с? Есть. Гостиница “Ноев ковчег”,пансион “Земля обетованная”. А кто из дам желает вовсе от мужского полаотгородиться, в “Непорочной деве” селятся. Благочестивейшее заведение, дляблагородных и состоятельных паломниц. Плата невысока но зато от каждойпостоялицы жертвование в монастырскую казну ожидается, не менее ста целковых.Кто триста и больше дает – личной аудиенции у архимандрита удостаивается.

Последнее сообщение, кажется, оченьзаинтересовало будущую богомолицу. Она открыла новенький ридикюль, достала пуккредиток (все еще весьма изрядный), стала считать. Служитель наблюдал за этойпроцедурой с деликатностью и благоговением. На пятистах рублях клиенткаостановилась, беспечно сказала:

– Да, пускай будет “Непорочная дева”. – Испрятала деньги обратно в сумочку, так их до конца и не сосчитав.

– Прислугу возьмете в нумер или отдельно-с?

– Как можно? – укоризненно покачала дамасвоими бронзовыми кудряшками. – На богомолье – и с прислугой? Это что-то непо-христиански. Буду всё делать сама – и одеваться, и умываться, и даже, бытьможет, причесываться.

– Пардон. Не все, знаете ли, так щепетильны-с…– Клерк застрочил по бланку, ловко обмакивая стальное перо в чернильницу. – Начье имя прикажете оформить?

Паломница вздохнула, зачем-то перекрестилась.

– Пишите: “Вдова Полина Андреевна Лисицына,потомственная дворянка Московской губернии”.

Раз сама героиня нашего повествования, скинуврясу, нареклась другим именем, станем так называть ее и мы – из почтения киноческому званию и во избе —

жание кощунственной двусмысленности. Дворянкатак дворянка, Лисицына так Лисицына – ей виднее.

Тем более что, судя по всему, в новом своемобличье духовная дочь заволжского архипастыря чувствовала себя ничуть не хуже,чем в прежнем. Нетрудно было заметить, что путешествие ей нисколько не втягость, а, наоборот, в приятность и удовольствие.

Едучи в поезде, молодая дама благосклоннопоглядывала в окошко на пустые нивы и осенние леса, еще не вполне сбросившиесвой прощальный наряд. В туристическом агентстве в комплимент к прочим покупкамПолина Андреевна получила славный бархатный мешочек для рукоделья, уютноразместившийся у нее на груди, и теперь коротала время, вывязывая мериносовуюдушегреечку, которая непременно понадобится преосвященному Митрофанию в зимниехолода, особенно после тяжкого сердечного недуга. Работа была наисложнейшая, счередованием букле и чулочной вязки, с цветными вставками, и продвигаласьнеблагополучно: петли ложились неровно, цветные нитки чересчур стягивались,перекашивая весь орнамент, однако самой Лисицыной ее творчество, похоже,нравилось. Она то и дело прерывалась и, склонив голову, разглядывала нескладноепроизведение своих рук с явным удовольствием.

Когда путешественнице надоедало вязать, онабралась за чтение, причем умудрялась предаваться этому занятию не только впокойном железнодорожном вагоне, но и в тряском омнибусе. Читалапутешественница две книжки попеременно, одну в высшей степени уместную длябогомолья – “Начертание христианского нравоучения” Феофана Затворника, другуюочень странную – “Учебник по стрелковой баллистике. Часть вторая”, но с неменьшим вниманием и интересом.

Ступив в Синеозерске на борт парохода “СвятойВасилиск”, Полина Андреевна в полной мере проявила одну из главнейших своиххарактеристик – неуемное любопытство. Обошла всё судно, поговорила срясофорными матросами, посмотрела, как отталкивают воду огромные колеса.Заглянула в машинное отделение, послушала, как механик рассказывает желающим изчисла пассажиров о работе маховиков, коленчатых валов и котла. Специально надевочки (которые после превращения заволжской монашки в московскую дворянкупередислоцировались с носа паломницы в перламутровый футляр), Лисицына дажезаглянула в топку, где страшно вспыхивали и стреляли раскаленные угли.

Потом вместе с другими любознательными, всёсплошь лицами мужского пола, отправилась на обследование капитанской рубки.

Экскурсия устраивалась в целях демонстрацииновоараратского гостеприимства и благосердечия, простирающегося не только напределы архипелага, но и на корабль, носящий имя святого основателя обители.Объяснения о фарватере, управлении пароходом и не-лредсказуемом нравесинеозерских ветров давал помощник, смиренного вида монах в мухояровой скуфье,однако Лисицыну куда больше заинтриговал капитан брат Иона – красномордыйгустобородый разбойник в брезентовой рыбацкой шапке, самолично стоявший у руляи под этим предлогом на пассажиров не глядевший.

Колоритный субъект совсем не походил начернеца, хоть тоже был одет в рясу, поэтому Полина Андреевна, не утерпев,подобралась к нему поближе и спросила:

– Скажите, святой отец, а давно ли вы принялипостриг?

Верзила покосился на нее сверху вниз, помолчал– не отстанет ли? Поняв, что не отстанет, неохотно пророкотал:

– Пятый год.

Пассажирка немедленно переместилась к капитанупод самый локоть, чтобы было удобней беседовать.

– А кем были в миру?

Капитан тяжко вздохнул, так что сомнений бытьне могло: его бы воля, он отвечать на вопросы настырной дамочки не стал бы, а вдва счета выгнал бы ее из рубки, где бабам быть незачем.

– Тем и был. Кормщиком. На Груманте китов бил.

– Как интересно! – воскликнула ПолинаАндреевна, ничуть не смущенная неприветливостью тона. – Потому, наверно, вас иИоной нарекли? Из-за китов, да?

Явив истинный подвиг христианского смирения,капитан растянул рот в стороны, что, по очевидности, должно было означатьлюбезную улыбку.

– Не из-за китов, из-за кита. Усач лодкухвостом расколотил. Все потопли, я один вынырнул. Он меня в самую пасть всосал,усищами ободрал, да, видно, не по вкусу я ему пришелся – выплюнул. После шхунаменя подобрала. Я в пасти, может, с полминуты всего и пробыл, но успел словодать: спасусь – в монахи уйду.

– Какая поразительная история! – восхитиласьпассажирка. – А всего удивительней в ней то, что вы, спасшись, в самом делепостриг приняли. Знаете, этак многие в отчаянную минуту обеты Богу дают, дапотом редко кто исполняет.

Иона улыбку изображать перестал, сдвинулкосматые брови.

– Слово есть слово.

И столько в этой короткой фразе былонепреклонности пополам с горечью, что Лисицыной стало бедного китобоя ужасножалко.