Айн Рэнд - Михаил Григорьевич Кизилов

Долгая дорога

Старый международный поезд Ленинград – Рига доставил будущую писательницу в столицу независимой Латвии. На вокзале Алису ждали друзья ее дяди – и вооруженные латвийские охранники. Вместе с остальными гражданами СССР, направлявшимися в Европу или приехавшими по делам в Латвию, она была этапирована в окруженный колючей проволокой лагерь на окраине города. К одежде человека, выходившего за территорию лагеря, прикрепляли массивный медный знак, указывавший, что ему дано разрешение покинуть лагерь по делам, с условием обязательного возвращения. После нескольких томительных дней в лагере Алисе, наконец, было разрешено переехать на квартиру друзей ее дяди, где она ожидала встречи с американским консулом. Ей сообщили, что в случае отказа в визе остаться в Латвии будет едва ли возможно: ее, скорее всего, депортируют в СССР.

И вот, наконец, наступил судьбоносный день. По нашим расчетам, встреча с консулом произошла между 20 и 29 января 1926 года. Можно представить себе, как Алиса волновалась. Консул оказался типичным американцем, молодым и весьма строгим. Девушка попыталась изложить ему все аргументы, которые могли бы убедить консула выдать ей желанную визу; она рассказывала ему о своей жизни в России, о друзьях, о работе, о семье… Во время своего пламенного монолога Алиса почувствовала, что всё это его не очень убеждает. Молодой человек кивал головой, а сам всё время поглядывал на какую-то бумагу, лежавшую у него на столе. Взглянула на эту бумагу и Алиса; там было написано по-английски: «Помолвлена с американским гражданином».

«Это неправда! – взорвалась Алиса. – Это ошибка! В России есть молодой человек, за которого я собираюсь выйти замуж, когда вернусь. Он попросил меня выйти за него замуж. Мы помолвлены».

Традиционно эта реплика подается биографами как ловкая выдумка писательницы. Однако архивные данные говорят о том, что, как мы упоминали, в России у нее действительно оставался жених.

Консул взял в руки бумагу и покачал головой: «Кто-то совершил ошибку. На этой бумаге ваше имя, однако эта информация о ком-то другом. Хорошо, что вы это заметили. Я уже собирался отказать вам в визе, но теперь всё в порядке».

Ошеломленная Алиса вышла на улицу. Был морозный январский день. Позднее она вспоминала:

«У меня было странное чувство, когда я покинула консульство. Как будто мои ноги не касались земли. Я шла как будто пьяная, смутно понимая, что идти по льду было опасно, но я чувствовала, что ничего страшного со мной больше не произойдет… В моей жизни было не так уж много по-настоящему удивительных мгновений. Это было одно из них».

На каком языке велась беседа? Вряд ли на английском – Алиса в то время едва ли настолько хорошо владела им, чтобы так яростно и убедительно отстаивать свою позицию. На русском? Гипотетически американский консул в Риге, в значительной степени русскоязычном городе, мог знать русский в такой степени, чтобы вести на нем собеседование. Сама писательница ясности в этот вопрос не внесла, а других свидетелей разговора не было.

В выезде Алисы Розенбаум в Америку в 1926 году свою роль сыграло несколько объективных и субъективных факторов. Во-первых, в США у нее были родственники, давшие письменное поручительство и оформившие приглашение. Во-вторых, в то время, до начала шпиономании 1930-х годов, Советский Союз еще не совсем закрыл границы для своих граждан: иногда страну можно было покинуть по частной визе. Можно вспомнить, что в эти годы Америку посещал, к примеру, Владимир Маяковский, а также Илья Ильф и Евгений Петров. В-третьих, поездка Алисы, учившейся в Школе экранного искусства, формально была полуофициальной командировкой для стажировки в кинотеатре ее американских родственников. В-четвертых, советские и западные родственники Айн Рэнд нашли деньги, чтобы оплатить ее поездку. И, наконец, последнее – каким-то чудом ей удалось убедить американского консула, что она едет в США лишь на время, а не насовсем.

Из Риги скоростной поезд доставил ее в Берлин. Там 30 января 1926 года Алиса встретилась со своей кузиной Верой Гузарчик, так же, как и она, добившейся разрешения учиться за границей и являвшейся в то время студенткой берлинского медицинского Института Роберта Коха. От этой встречи сохранилась фотография: две девушки сидят, ежась от мороза, у входа в Берлинскую картинную галерею[310]. В Берлине Алиса провела несколько дней, по-видимому, остановившись у Веры. Кузины отметили день рождения Алисы по новому стилю, 2 февраля, посещением кинематографа. В тот день показывали «Der Wilderer» («Браконьер») – романтическую идиллию, в которой снимался Карл де Фогт – актер с внешностью героя древнегреческих мифов Адониса, – которого Алиса просто обожала. Кроме того, кто-то (видимо, не Вера) пригласил ее посетить большое театральное ревю с «полуголыми девушками и музыкой Гершвина»[311].

Из Берлина Алиса выехала в Париж. Там ее встретила крымская знакомая – русская эмигрантка средних лет с двумя детьми. Именно она помогла девушке осуществить первые покупки в Европе – приобрести платья, помаду и чулки. В качестве сомнительной «благодарности» за помощь и приют в Париже Айн Рэнд изобразила свою благодетельницу в качестве вульгарной женщины Антонины Платошкиной, отрицательной героини романа «Мы живые»[312]. В Париже Алиса задержалась на несколько дней, однако французская столица, как ранее Берлин, не тронула ее сердце:

«Я не могла сконцентрироваться на них. Я чувствовала, как будто я убегаю или как будто смотрю на них из окна быстрого поезда».

Мысли и чувства беглянки были полны лишь Америкой.

В Париже Алиса снова села на поезд, теперь уже направлявшийся в портовый город Гавр, откуда вечером 10 февраля на французском пароходе «Де Грасс» она отправилась в Америку, телеграфировав перед отъездом матери в Ленинград, что садится на пароход, который доставит ее в США. Только тогда она явственно поняла, что уезжает. На билете № 18486, сохранившемся в ее личном архиве в Институте Айн Рэнд, ее имя указано как «Alice Rosenboum». Будущая писательница ехала в гордом одиночестве в каюте первого класса. Ворочаясь на кровати в безуспешной попытке уснуть, она обдумывала, какое платье наденет завтра: вышеупомянутая русская эмигрантка предупредила ее, что на пароходе можно встретить миллионеров, завязать романтическое знакомство, потанцевать и показать себя в обществе. Увы, мечтам девушки не было суждено сбыться: со следующего утра и практически до конца путешествия она страдала от морской болезни и была не в состоянии сдвинуться с места. Через девять дней, 19 февраля (по другим сведениям – 18-го[313]) 1926 года, она достигла страны своей мечты.