План спасения - Дмитрий Горчев

совершенно не нужна, потому что все автомобили волга, которые им выдало Советское Правительство, давно уже заржавели. И поэтому Писатели обычно бредут с палочкой от платформы Переделкино как раз мимо зелёного уютного кладбища, думают о приятном, а тут мимо шмыгают в своих автомобилях Бандиты по своим бандитским надобностям, мешают.

Когда Бандитам нужно устроить в посёлке Переделкино разборку, им же нельзя без этого, они тогда разговаривают Шопотом и приносят с собой пистолеты с глушителем. Потому что однажды, когда они убивали друг друга без глушителя, к ним вышла вдова одного поэта, почти что неглиже, с голой шеей и в таких страшных роговых очках, какие мог бы носить один только Мёртвый Лев Кассиль, и накричала на Бандитов за то, что они пугают соловьев, про которых её муж написал стихотворение в своём посмертном собрании сочинений.

Бандиты повесили свои бритые головы, зашмыгали носами и сказали, что больше не будут, Честное Бандитское Слово.

После полуночи из Чорного Пруда, в котором не отражается даже луна, вылезают Писатели, умершие от водки. Они собираются вокруг сияющего магазина и смотрят внутрь, облизываются. Ещё они стонут: сначала тихо, а потом всё громче и громче, пока у продавщицы не встанут дыбом волосы. Тогда она выносит на крыльцо бутылку самой дешёвой водки и разбивает её об асфальт. Мёртвые писатели тут же набрасываются на эту Мёртвую водку, каждому достаётся грамм по семь, не больше, но им много и не надо.

Через пять минут они уже лыка не вяжут, и каждый рассказывает, как видел Сталина, или брежнева, или фурцеву — это кому как повезло, только никто друг друга не слушает, поэтому получается один галдёж. Ещё через десять минут Мёртвые Писатели начинают клевать носами и шатаясь идут назад к Пруду, валятся в него с откоса прямо в ботинках и храпят до следующей полуночи.

Многие из них уже даже не помнят, где их могилка на переделкинском кладбище.

Часа в три ночи часто можно видеть, как на дорогу выходит Дедушка Корней в окружении стайки Мёртвых детей. Мёртвые дети тихие и послушные, не шалят. Дедушка Корней рассказывает им мойдодыра, некоторые дети плачут. Тут просвистит из-за поворота чорный бандитский порш, и рассыплются Дедушка Корней и дети на миллион мерцающих светляков, а назавтра опять выйдут на дорогу — такая у них судьба.

Уже ближе к рассвету, ежесекундно озираясь, дорогу переходит угрюмый огородник Пастернак с мешком Мёртвой картошки, уходит в чащу, всегда в сторону Очакова, и никогда не возвращается.

Пропиздит что-то спросонья соловей, но такую уже околесицу, что самому станет совестно, да и замолкнет.

Завоет было собака, но на всех тут не навоешься.

Проскрипит в третьем этаже литературный критик, предвкушая во сне утреннюю рисовую кашу с подтаявшим кусочком масла.

И снова наступает тишина в писательском посёлке Переделкино.

…и показали ему Чорную дорогу на Белое небо. Пошёл он на Небо, и перешла ему дорогу Белая кошка, но всё равно не дошёл он, конечно, никуда, устал и заснул прямо посреди дороги.

И проходя по своим делам, наступили на него копытом конь Белый, конь Рыжий, конь Чорный и конь Бледный. Не со зла наступили — думали, просто так тряпка валяется на дороге.

Настала ночь, и небо стало Чорным, а потом вышла луна, и дорога стала Белой.

Пришёл Оле-лукойе и раскрыл над ним сначала Чорный зонтик, а потом Разноцветный, а потом опять Чорный, а потом опять Разноцветный, и так до самого утра.

И проснулся человек в Коричневом доме с Чорным потолком и с видом на Огонь Вечный. А вокруг Огня Вечного сидят снегирь Алый, синица Жёлтая и Зелёный попугай — молчат. И лица у них хуже, чем у людей.

Посмотрел на себя человек: левая нога у него из яспи-са, а правая из смарагда; левая рука у него Чорная, а правая — Красная. А Зубы у него Зелёные.

И живёт с тех пор этот человек в Коричневом доме с Чорным потолком, и каждую ночь он идёт к непослушным детям и пугает их Красной Рукой или Зелёными Зубами. Тех, которые совсем не боятся, душит Чорной Простынёй и съедает — но не для удовольствия, а потому что так надо.

Потом возвращается в свой Коричневый дом, достаёт из-под матраса надежду в поплиновом платье, надувает её велосипедным насосом и засыпает, уткнувшись носом в Розовые цветочки на её Голубенькой спине. Уборщица в Синем халате придёт только в семь часов.

Так и проводит он свою Смерть.

Иногда ещё он мечтает устроиться Клоуном в Макдональдс на Тверской — к детям, но там всё на двести лет вперёд уже занято.

Отправил однажды Царь Ленина в село Шушенское, чтобы он там над жизнью своей задумался.

Скучно было Ленину в селе Шушенском.

Сначала он стал крестьян агитировать, чтобы они картошку в огороде назло Царю не сажали, а те послушают, головами покивают, да и пойдут огороды копать. Темнота, одно слово.

Книжки, которые Ленин с собой привёз, он мало того что по три раза прочитал, так ещё все до единой сам и написал.

Рояль ему царь не позволил с собой взять, потому что сам Ленин умел только чижик-пыжик одним пальцем играть, а пианиста, его-то за что в Сибирь? Пианистам, им про жизнь свою думать не нужно, а то они сразу играть разучатся.

Ходил Ленин, бродил из угла в угол. Книжки новые писать комары не дают. Хотел он уже запить со скуки, даже самогону у крестьян накупил, но тут как раз приехали к нему в гости Сталин с Троцким. Они тогда друзья ещё были.

Обрадовался Ленин, накормил их хлебными чернильницами, хотя у него и нормальных было пруд-пруди, и напоил молоком, которым царю анонимки писал.

Поговорили они про дела, про знакомых, а потом Ленин и говорит: «Пойдемте, дгузья, в гогодки игать».

«Это что — пальки кидать?» — пошутил Сталин. Он уже тогда грубый был.

Стали они в городки играть, только ничего у них не выходит. Никак они в фигуру попасть не могут, хоть лопни.

Тогда Ленин предложил кидать кто дальше.

Кинул Сталин палку — убил курицу во дворе у попадьи. Притащил её за ноги: «Вах!» — говорит и усы поглаживает.

Кинул Троцкий палку — набил шишку свинье во дворе у старосты. «Зачем таки свинья? — кричит. — Зачем не курочка?»

Тут и Ленин закрутился, развернулся да ка-ак кинет! Улетела палка в чёрный лес. Три часа её там искали, потому что Ленин очень хотел эту палку для музея сохранить, будто бы он с ней по грибы ходил. Искали-искали, в грязи все перемазались с ног до головы, потом махнули рукой и домой пошли, самогон допивать.

Вдруг слышат — топочет кто-то сзади. Оглядываются — батюшки-светы, а там лягушка пудов на шесть. Палку в зубах держит и на Ленина так преданно-преданно смотрит глазами своими выпученными.