План спасения - Дмитрий Горчев

Работа в Москве у Негров такая: они целый день ходят вокруг вокзалов, гума и цума, и на все вопросы кривят морды и хамят. Из-за этого приезжие не знают, что москвичи очень гостеприимные и хлебосольные, а думают, наоборот, что все они Сволочи. Когда Негров спрашивают, зачем они это делают, они отвечают, что такое у них Предназначение. Или вообще ничего не отвечают.

Есть у Негров такая легенда, что однажды за ними прилетят два Гуся: один серый, другой белый, и возьмут их живыми на небо. Там Негры станут светлыми Ангелами.

Потому что на небе всё не так: что было чорным, становится белым.

Ну и наоборот, конечно.

Однако следует отметить, что негры не вовсе исчезли из города Петербург. Они по-прежнему часто встречаются на Невском проспекте. Узнать их можно по очень большим меховым шапкам, которые они носят круглый год, так как в суровом петербургском климате неф без шапки живёт не более тридцати пяти минут.

Но это, конечно, другие уже, приезжие негры, чужие. Однако совсем недавно опять появились свои, правда, пока мало.

Дело в том, что к трёхсотлетию Петербурга правительство Нигерии решило тоже принять участие в этом всемирном событии.

Однако деньгами правительство Нигерии поучаствовать ни в чём никак не могло, потому что бывший их министр финансов украл в Нигерии абсолютно все деньги до копейки и уже заебал вообще весь интернет, предлагая подарить всем желающим по шестьсот миллионов долларов.

Поэтому правительство Нигерии просто отправило в Петербург на имя губернатора Яковлева деревянный ящик с десятью Очень Чорными Неграми из какого-то редкого племени, но это ничего — там их ещё много осталось.

Губернатор Яковлев хотел было поначалу отправить посылку обратно, но она и так пришла наложенным платежом, и пришлось заплатить почте двести тысяч долларов, а отправлять обратно — это уже просто охуеть какие сумасшедшие деньги российская почта дерёт.

Так что решили Негров приспособить для каких-нибудь не очень сложных работ по благоустройству города — покраске оград, сбору мусора и так далее.

Негры работают не очень хорошо, но местные и так не работают. Зато Негры совсем почти не пьют, потому что им не на что.

Один профессор показал Нефам, в какой стороне их Родина, и теперь они холодными осенними ночами поворачиваются в ту сторону, хлопают в свои розовые ладошки, чтобы софеться, и поют печальные медленные песни, которые вялым петербуржцам кажутся очень весёлыми.

За это жители города их любят и иногда кормят их бананами, но это редко, потому что петербуржцы, в отличие от москвичей, все очень бедные, так что Негры выглядят неважно. Впрочем, они с удовольствием едят и кожуру от бананов, и картофельную шелуху, да вообще всё подряд.

Однако так до сих пор и неизвестно, что же с ними делать, когда трёхсотлетие уже кончилось, ведь в следующие девяносто восемь лет уже вообще ничего не нужно будет красить.

Тот, кто никогда не бывал в Петербурге, ничего не знает про Лурье. Лурье — это не фамилия, не имя, не национальность: Лурье — это Лурье.

Появиться Лурье могут где угодно — хоть на Чукотке, хоть в Африке, но живут они только в Петербурге.

Род деятельности у всех Лурье гуманитарный: история, филология, искусствоведение, религия. Лурье-тракториста не бывает.

Ни один Лурье не приходится другому ни родственником, ни однофамильцем. Если вы спросите одного Лурье, не является ли он родственником другого Лурье, он очень на вас обидится. Более того, он скажет, что ни разу в жизни о том, другом Лурье, не слышал.

Никто никогда не видел двух Лурье одновременно. Они могут даже работать в одном учреждении, но если один входит в комнату, то другой только что отлучился.

Объясняется это очень просто: дело в том, что Лурье — это не разные люди, а параллельные формы существования одного и того же человека. Нам они кажутся разными только потому, что параллельные пространства хотя и называются параллельными, но на самом деле они довольно-таки кривые и пересекаются с нашим пространством где попало и как попало. Поэтому один Лурье кажется нам старше, а другой моложе, один толще, а другой тоньше, один умер, а другой ещё нет. Один Лурье сильно умный, а другой совсем дурак.

Но встречаться им нельзя ни в коем случае: если однажды два Лурье встретятся, тогда произойдет что-нибудь страшное: например, может так Ёбнуть, что и Петербурга не останется. А может, и останется, но всё равно лучше не надо.

В городе Пушкин по радио передают только оперу евге-ний Онегин, а по телевизору показывают только фильмы станционный смотритель и капитанская дочка. В последних известиях рассказывают про то, что Пушкин делал в это время в тысяча восемьсот двадцать первом году, потом в двадцать втором, и так далее.

Один мальчик из города Пушкин однажды тайком спаял детекторный приёмник и четыре часа подряд слушал передачи из других городов. За четыре часа они не сказали про Пушкина ни одного слова. У мальчика от этого пошла из носа кровь, а ночью к нему приходил Пушкин и стучал на него палкой, и от этого мальчик стал Дебил. Он теперь ходит под себя и занимается онанизмом. Из-за этого у него на ладошках выросли волосы.

После этого случая все приёмники в городе запретили и оставили только кухонные радиоточки.

Все детсады, и магазины, и кафе в городе называются или золотой петушок, или царьгвидон, или просто Пушкин. Назвать какое-нибудь кафе, например, «Мцыри» — это всё равно что посередине Петербурга построить кафе «Спартак»: и двух минут не простоит — сразу же загорится и обрушится.

По всему периметру город обнесён частоколом из статуй Пушкина в Цылиндре, только в одном месте есть ворота с КПП. На этом КПП всем приезжим мужчинам выдают гостевые бакенбарды, потому что ходить по городу Пушкин без бакенбардов считается непристойно — с голой жопой и то приличней. Гостевые бакенбарды все неестественных цветов: голубые, оранжевые, зелёные. К человеку в таких бакенбардах на улице обязательно подойдёт милиционер и потребует рассказать пятую главу евгения Онегина. Если приезжий рассказал всё правильно, ему выдают специальный значок с профилем Пушкина, и больше его милиция не трогает. Если же приезжий спотыкается даже на буря-мглою, милиционер ведёт его в отделение. Там ему крепко приклеивают к голове белый парик и выгоняют на улицу. С этой минуты он считается дантесом, и если даже ему удастся вырваться от пушкинистов и приползти с выбитыми зубами и почти уже совсем без ног назад в отделение, чтобы проситься в камеру, милиция всё равно его не пустит — притворится, будто бы у неё переучёт. А сама будет смотреть в глазок, как пушкинисты добивают дантеса арматурой.

Работать в городе Пушкин считается неприлично, там все сочиняют стихи. Стихи можно сочинять только такие, которые не отличаются от стихов Пушкина. Если хоть одна запятая в стихотворении отличается, такого поэта сразу запрещают. После третьего запрещения поэта обривают наголо, одевают в Жолтую Кофту, приклеивают к губе папироску и ставят на Главной Площади. И все жители города должны дать такому поэту Щелчка. Если поэт после этого останется в своём уме, его тогда ведут на Чорную Речку, которая везде вокруг города, дают ему в руку пистолет и говорят: «А теперь стреляйся, сука! Сам!» И уходят.