Одна медицина. Как понимание жизни животных помогает лечить человеческие заболевания - Мэтт Морган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любые истории заканчиваются: какие‑то плохо, какие‑то хорошо. Брайан Рис, мой учитель, звезда регби, хирург и человек без пульса, продлил свою жизнь до 2021 года с помощью синего кита. После его смерти на страницах газет спортсмены, уэльские певцы, пациенты и политики печатали некрологи и благодарности, отдавая дань уважения одному из лучших людей мира.
История Каспера и его друзей еще не дописана. В феврале 2011 года дети один за другим возвращались с того света. Каспер был первым. Его тело согрелось, кровь, насытившись кислородом, приобрела привычный красный оттенок, а сердце успокоилось. Родители в зале ожидания кричали от радости, когда врачи сообщили, что Каспер пришел в себя. В тот день все семь подростков вернулись к жизни – это самое большое число людей, воскреснувших после клинической смерти.
Однако жизнь подростков только начиналась. Их всех вместе направили в реабилитационный центр. Процесс восстановления был долгим и сложным. У многих детей наблюдались признаки повреждения головного мозга: сильная слабость, боль и онемение конечностей. Маленькая деревянная модель велосипеда, стоявшая на полке за спиной Каспера во время нашего разговора, напоминала о том времени. Когда он наконец смог пошевелить руками, он повернул колесико ручного велосипеда. Отец был рядом с ним и наблюдал за происходящим. Каспер потихоньку возвращался к жизни.
Некоторым детям пришлось провести ампутацию. Исследования того, как рога прикрепляются к черепу оленя (помните наскальный рисунок северного оленя, которому 20 тысяч лет?), могут оказаться полезны. Ветеринары‑новаторы уже вводят в свою практику установку собачьих протезов, имплантируемых прямо в кость. Они постепенно вытесняют приспособления, что крепятся к мягким тканям животного. Между выжившими детьми установилась особая связь, и шестеро вместе окончили школу и вернулись к нормальной жизни, что бы это ни значило. К несчастью, один из подростков, друг Каспера, утонул в Южной Америке через пять лет после инцидента.
Боясь повторить судьбу друга, Каспер, не умевший плавать на момент трагедии, попросил о помощи тренера по плаванию и по совместительству свою школьную любовь. Вернувшись домой с турецкого побережья, Каспер, который утонул и спасся благодаря морским обитателям, стал чувствовать себя как рыба в воде.
– Теперь мне нравится плавать. Вода была добра ко мне, – говорит он с пиратской ухмылкой, скромно опустив взгляд.
Подземье
Мы издавна прятали под землю то, чего боимся и хотим потерять, а также то, что любим и желаем спасти.
Глава 14
Один в тумане
Открыв дверь, я очутился в помещении, наполненном скорее теплыми воспоминаниями, нежели грустью. От стола к столу передавали фотоальбом, старые снимки рассказывали о мгновениях счастливо прожитой жизни. Я отыскал свободный стул, чувствуя себя крайне неуклюжим в неудобном черном костюме. В кармане моего пиджака лежал старый буклет, оставшийся с последних похорон. Окинув взглядом комнату, я увидел родственников, которых не мог узнать, друзей, с которыми меня ничего не связывало, и коллег, с которыми никогда не работал. Зачем я вообще пришел на похороны того, с кем был знаком всего лишь год? Почему я решил посетить похороны пациента впервые с тех пор, как стал врачом?
Когда ты работаешь в отделении реанимации, за твоим плечом неизменно маячит смерть. Несмотря на наши усилия, каждый пятый пациент, попавший в ОРИТ, к сожалению, умирает. Порой, ухаживая за человеком, мы, сами того не замечая, сильно привязываемся к нему. Некоторые люди западают тебе прямо в душу, и ты ничего не можешь с этим поделать. Кто‑то был слишком молод или слишком стар, кто‑то произнес нечто проникновенное или, наоборот, вообще не мог вымолвить ни слова.
В медицинской школе вас учат не лечить друзей и родственников, за исключением экстренных ситуаций. Но что делать, когда тот, о ком ты заботишься, становится тебе другом?
Работая врачом‑консультантом в большом и шумном ОРИТ в Уэльсе, я встретил Роя. В течение года я общался с ним практически каждую неделю, пока мы с коллегами старались облегчить его легочную и сердечную недостаточность с помощью аппаратов и сложных операций. На тот момент Рою было уже за семьдесят, но в молодости он совершил кругосветное путешествие на корабле, так что у него в запасе имелась куча интересных историй.
Собственно, как и у меня. Я делился с ним тем, что обычно обсуждаю только с семьей. Я рассказывал Рою о своем прошлом и надеждах на будущее. Не знаю, почему я это делал. Рой казался мне верным близким другом в пестрой череде постоянно меняющихся пациентов. Он был уже не просто пациентом, он стал частью команды.
Я был рядом, когда его жена расплакалась, услышав плохие новости, и помог ей улыбнуться, когда Рой все же выкарабкался. Я был не единственным. Многие мои коллеги еще больше сблизились с Роем и его семьей, чем я. Даже несмотря на новый сердечный клапан, Рой не мог жить за пределами реанимации. Поэтому остаток его жизни протекал в больничных стенах. Он проводил время со своей возлюбленной Лесли, с которой они были вместе много лет. У Роя бывали хорошие и плохие дни. Он даже женился на Лесли прямо в нашем отделении, после того как мы устроили мальчишник вокруг его койки. А потом Рой умер.
Был ли я исключением, проводя выходной день не со своими близкими, а с семьей пациента? Многие так бы не поступили. Смерть расценивается большинством врачей, основной задачей которых является лишь предоставление лекарств, как профессиональная неудача, а не как неотъемлемая часть жизни. Некоторые утверждают, что на похоронах место родственникам и друзьям, а не медикам. Эмоциональная дистанция между врачом и пациентом позволяет оказывать помощь качественно и беспристрастно. Однако при таком подходе обе стороны остаются холодными. Врачи не бесчувственные, равнодушные истуканы – постоянно носить эту маску непросто. Очевидна одна вещь: профессионалы фактически лишены возможности поделиться тем, что они испытывают на самом деле.
Клинические рекомендации призваны давать конкретные ответы на конкретные вопросы. «Как лечить пациента с сердечным приступом?» – спрашивается в экзаменационном билете. «Вот так», – уверенно отвечаем мы. Человечность и эмпатия, неразрывно связанные с медициной, не могут быть такими однозначными. Ответы даже на самые простые этические вопросы всегда невероятно сложны.
Когда унесли подносы
