Восхождение - Анатолий Михайлович Медников

районе не могло существовать еще телефонной сети, то по радиосвязи осуществлялся контроль за строительством, передавались указания руководителя управления и всего комбината.

Внутрь вагончика, если уж очень потесниться, могло от силы войти человек десять. У Копелева же насчитывалось пятьдесят пять строителей, и хотя работа шла по трехсменному графику, все равно внутри домика общее собрание бригады провести не представлялось возможным.

На дворе же стоял летний день, небо чистое, трава вокруг вагончика сухая, можно было сесть и лечь на землю, крутую же ступеньку к двери вагончика употребить как своего рода «трибунку» для выступлений.

Так и поступил Копелев, сел на ступеньку, как обычно, безо всяких торжественных церемоний, открыв собрание.

— Тихо, ребята, все тихо, и начали, время — деньги! — объявил он.

— Меняю! — крикнул Валерий Максимов.

— Чего? — спросил Копелев.

— Свободное время на деньги.

— Ладно, Валера, не до шуток, — нахмурился Копелев. Он слегка погрозил пальцем своему звеньевому.

Рядом с ним около вагончика стояли Николай Большаков, Петр Ябеков, Николай Куракин, Михаил Маган, Алексей Бобров — актив бригады, ее боевое, крепкое ядро. Это были люди основательные, рассудительные, которые не дадут сбить серьезный настрой собрания шутками, прибаутками, всякого рода репликами, от которых порою нет отбоя.

До плеча Копелева дотронулся рукой Гольбург, подбадривающе кивнул: мол, не тяни, начинай!

Поэтому Копелев не стал отвечать на шутку Валерки Максимова, чтобы самому не сбиться с серьезного тона и не размагничивать настроение собравшихся.

— Чем больше организованности, тем скорее закончим, товарищи. Бригада мы скоростная и все должны делать в темпе. Понятно?

Сказав это, Копелев расстегнул ворот легкой серой рубашки, заправленной в брезентовые рабочие брюки с красивым поролоновым пояском.

Копелев любил яркие, броские краски в рабочей одежде, которую носил на строительной площадке, в которой лазил по этажам, устанавливал панели. Вот и сейчас его рубаха привлекала внимание двойными черными полосками на сером фоне; они шли от плеч к поясу и, пересекаясь с полосками вокруг груди, создавали крупные квадраты.

Рубашка чем-то напоминала карту с сеткой меридианов и широт. Кроме того, что она нравилась Копелеву, рубашка выполняла еще и некоторые охранительные функции на монтажной площадке. Так видны издали и призывают к осторожности ярко-желтые куртки у дорожных рабочих.

Так как было жарко, Копелев снял с головы и свою твердую каску, пальцами расправив слежавшиеся, влажные от пота волосы.

— По первому вопросу слово Бондаренко Ивану Ивановичу, парторгу нашего строительного потока, — громко сказал Копелев, но в этот момент вспомнил, что не объявил повестку дня. — Забыл о повестке. Так вот, первый вопрос — о работе в новом ритме, как мы с этим делом справляемся, а второй — о проступке монтажника Толика Зайцева. Первый большой вопрос, второй поменьше, но они, между прочим, крепко связаны.

Бондаренко сел на ступеньку рядом с Копелевым. Негромко, так, словно бы разговаривал дома с друзьями, он начал свою речь о работе потока за эти летние месяцы. Бондаренко не злоупотреблял ни цифрами, ни итоговыми выкладками, так как они были всем известны, ибо прямо связывались с зарплатой каждого строителя.

Говорил же он главным образом о том, что трудно было выразить цифрами, процентами и суммами премиальных, но что для бригады являлось не менее важным, чем скорость монтажа. Он говорил о трудовом настроении, о дружбе, взаимовыручке, о дисциплине и чувстве долга, об атмосфере товарищества в бригаде.

— Надо нам, товарищи, жить дружно, слаженно, цепко жить на сегодняшний день, раз мы, согласно общего мнения, взяли такое обязательство — этаж за два с половиной дня, — говорил Бондаренко, коротко взмахивая правой рукой, словно отрубал что-то в воздухе. — Я так понимаю, что без дружбы, взаимовыручки нам ни туды и ни сюды! Как без цемента, так и без дружбы все поползет у нас по швам. Темпы поднимай и в дружбе, в боевом настроении градус поднимай! И в дисциплине так же. Верно я излагаю?

— Верно, верно! — загудели со всех сторон, и Копелев тоже среди первых произнес свое веское: «Точно!»

— На войне у нас в батарее политрук с утра спрашивал перед строем: как, мол, ребята, полморсос? — вдруг ударился в воспоминания Бондаренко. Однако тем, что он вспомнил о войне, оратор еще больше овладел вниманием аудитории.

— Какой там пылесос? — крикнул кто-то из рабочих.

— Иваныч, ты чего-то там загнул, прошу разъяснить аудитории.

— Иван Иванычу — громче, остальным — молчать. А то непонятно, — взывали из задних рядов.

— Не пылесос, товарищи, а полморсос, сокращенное слово. А полностью так: политико-моральное состояние, — охотно пояснил Бондаренко. — Политрук наш интересовался этим делом потому, что без хорошего состояния духа воевать нельзя. Мы хоть и на мирной работе, и от войны только одно эхо осталось, а строителю, монтажнику, бетонщику, маляру надо иметь полморсос высокой пробы. Тогда все будет в руках гореть и работа сама побежит вперед. А мы, если позаботимся о технике, об организации, да с хорошим настроением, — горы свернем. Это первая моя мысль!

Копелев с любопытством взглянул на выступавшего парторга. Бондаренко было уже под пятьдесят. И возраст, и рабочий стаж, и военная биография создали ему добрую репутацию по справедливости. Он имел орден за войну и орден за труд, все в бригаде знали, что Бондаренко еще до войны начинал сварщиком на авиационном заводе, а уйдя на фронт, после учебы, попал в соединение гвардейских минометов. Попросту же говоря, он воевал на знаменитых «катюшах».

Был сначала наводчиком на «катюше», а потом командиром орудия, в партию был принят в сорок третьем, в боях под Смоленском. Бондаренко провоевал со своей «катюшей» много месяцев под Минском и Могилевом, прошел Польшу и Восточную Пруссию, с войсками Второго Белорусского фронта попал затем на Одер, в район города Штеттина, и закончил свой военный поход на Эльбе.

Потом еще некоторое время служба в Германии, демобилизация в сорок седьмом, и вот боевой сержант, приехавший в Москву, пошел на столичные стройки. Сначала сварщик, потом выучился на бригадира-сантехника, а затем так и укоренился на многие годы в этой специальности.

Пятидесятилетний строитель-рабочий — это фигура, не столь уж часто встречающаяся. Стройки — удел молодежи. А тут еще такая почетная военная биография, связанная с легендарным именем «катюша». Бондаренко в бригаде