Умереть в Париже. Избранное - Кодзиро Сэридзава
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня радовало, что день, когда я смогу встретиться с М. в Германии, возможно, не столь далёк. М. тоже была рада и прислала письмо с объяснениями касательно затрат на жизнь в Германии. Если бы не землетрясение, всё это вполне могло бы осуществиться. Моя судьба была бы совсем другой…
"Я очень рада, что ты сможешь приехать в течение этого года. Хорошо бы всё получилось! Что касается здешних расходов на жизнь, последнее время дело начало принимать не слишком благоприятный для меня оборот. Январь для нас, иностранцев, был самым удачным, всё было относительно дёшево. Впрочем, уже и в январе цены на книги, по сравнению с прошлогодним августом, сильно поднялись. Но другие повседневные вещи оставались дешёвыми. В феврале марка неожиданно резко укрепилась и стоит сейчас в два раза больше, чем в январе. Но что касается цен, хоть все и твердили, что они вот-вот поползут вниз, цены на многие вещи, напротив, подскочили, и теперь они стоят даже дороже, чем тогда, когда марка достигла нижнего уровня падения. Всё сырьё зависит от других стран. Даже уголь, с тех пор как был отобран Рур, приходится покупать втридорога в Англии. Возможно, с точки зрения нынешней германской экономики это оправдано, но для проживающих здесь иностранцев это сильный удар. Большие рестораны, рассчитанные главным образом на иностранцев, на грани банкротства. В самом деле, до января стоимость обеда, даже включая вино, редко превышала пятьдесят сэн, а сейчас приходится смириться с тем, что за пятьдесят сэн можно рассчитывать лишь на самую скромную еду. Немного поешь, и вот уже набежало больше йены. Если сравнивать с ресторанами в Японии, здесь всё ещё дёшево, но для нас, привыкших к немецкой дешевизне, очень болезненно. Мы с братом, снимая квартиру, договорились платить два с половиной фунта стерлингов с трёхразовым питанием, поэтому, когда марка была очень низкой, знакомые японцы предупреждали нас, что мы несём по этому договору убытки, но сейчас, наоборот, мы не так сильно чувствуем удар. Наши друзья в период падения марки, естественно, привыкли вести роскошную жизнь, поэтому теперь, когда стоимость их денег стремительно уменьшилась в два раза и они вынуждены соответственно в два раза урезать свои расходы, им приходится нелегко. Однако что касается жилья и еды, при экономном расходовании можно прожить и на тридцать йен. Я трачу на мелкие расходы, плату за обучение и одежду от тридцати пяти до сорока йен в месяц да за проживание — двадцать пять йен. Таким образом, имея пятьдесят — шестьдесят йен, я могу вполне прожить. Но если здесь будет, как в Австрии, всё кончится. Яснее сказать не могу.
Что станет с Германией? Поговаривают, что вот-вот произойдёт революция, но в действительности никто ничего не знает наверное. Побывавший в Англии преподаватель К. считает, что в Германии очень неспокойно. Он спрашивал меня, что мы собираемся делать в случае неблагоприятного развития событий. Но я почему-то уверена, что в ближайшее время ничего страшного не случится.
И всё же не могу ничего сказать наверное. Живущие у нас в доме беспокоятся, что в скором времени даже Гейдельберг, который до сих пор слыл тихим университетским городком, будет оккупирован. Франция делает всё, чтобы Германия не могла вновь встать на ноги. Но я не хочу, чтобы ты излишне волновался. Во-первых, со мной здесь брат, подом, у нас здесь много друзей, готовых в любую минуту прийти на помощь, да и в посольстве есть знакомые. Поэтому непосредственной угрозы для жизни вряд ли стоит бояться. Даже если что и случится, то, как говорит мой отец, это будет лекарством от моего излишнего легкомыслия. Как бы то ни было, я сюда приехала. И собираюсь оставаться здесь, пока это возможно. Переезд в другую страну сразу же сказался бы на наших с братом расходах на обучение, а мы не так свободны в средствах. Не знаю, что по этому поводу сказали бы ваши умники из министерства, но сейчас в Берлинском университете учатся четыре тысячи пятьсот иностранцев. Полагаю, поспешно бежать пока нет необходимости. Правда, у японцев и китайцев другой цвет кожи и форма лица, поэтому, если начнётся революция, степень опасности для нас высока, но с этим ничего не поделаешь. Не беспокойся! М.".
5
В мои намерения не входило писать в этой повести о любовных перипетиях. Я стремился выбрать из множества жизненных фактов лишь самые важные, чтобы описать то, как под воздействием реальной жизни формируются и развиваются мировоззрение, психология, чувствования конкретного мужчины. Коснувшись любви, я всего лишь хотел рассказать, как некий человек в молодости сумел сохранить чистоту своих помыслов благодаря тому, что страстно любил одну девушку.
Несколько дней назад меня посетила одна дама, которой я не видел более десяти лет. Эта пожилая женщина находилась в доверительных отношениях с семьёй М., и я в свои бедные студенческие годы пользовался её участием; прочитав эту повесть в журнале за прошлый месяц, она пришла с покаянием. Со слезами в голосе, чуть ли не хватая меня руками, она призналась, что в своё время оклеветала меня перед родителями М. и сделала всё, чтобы разлучить меня с их дочерью. Она многословно объяснила мне причину своего поступка, но суть была в том, что она, оказывается, радела о моём благополучии, поскольку считала, что, если я, стремившийся получить образование собственными силами, женюсь по любви на М., дочери богача, это негативно скажется на моём будущем. Удивительно, но она запускала руки в чужую судьбу исходя из лучших побуждений! В то время и у меня бывали подозрения, что меня оклеветала эта дама. Могу догадываться, что причиной тому были более утилитарные соображения. Однако, если начать писать обо всех этих перипетиях, пришлось бы посвятить один большой роман нашей с М. любви.
Эта дама в то время часто рассказывала мне о настроениях в семье М. и о её затруднительном там положении. Она убеждала меня, что забыть М. было бы с моей стороны лучшим подтверждением моей любви к ней. И нет сомнения, что её слова не самым лучшим образом сказывались на самочувствии незрелого юноши.
Я уже писал о том, что перед окончанием университета, когда я был в отчаянии от своих отношений с М., И., заменявший мне отца, предложил поговорить с её родителями, а я воспротивился. Несмотря на это, позже И., по-видимому, всё-таки прощупал настроения в семье М. и предупредил меня, что мне лучше смириться с отказом. Что мне оставалось делать? Я сказал, что смиряюсь. Мне было неловко перед людьми хныкать по поводу любви, и сам я остро чувствовал стыд от создавшейся ситуации, но и со стороны окружения М. на меня оказывалось жесточайшее давление, совершенно угнетавшее меня.
Некоторое время спустя И. спросил меня, не соглашусь ли я жениться на дочери его старинного приятеля. Я пребывал в таком отчаянии, что мне было всё равно, с кем связать свою жизнь, раз я не могу жениться на М. Я не понимал, что такой образ мыслей унижает женщин. Старинный друг И., о котором шла речь, когда-то был его однокашником по университету, а сейчас стал провинциальным предпринимателем. Он не отличался примерным поведением, доставляя много горестей своей жене и дочери. Дочь вместе с единокровным братом, сыном отца от любовницы, жила в доме поблизости от И., куда она перевезла из деревни свою бабушку. Брат учился в университете, она в английском колледже, а И. присматривал за ними. У отца было несколько любовниц, и его законная супруга взяла к себе на воспитание нескольких детей от них. Это делало несчастной жизнь дочери и извращало её характер. У меня, начитавшегося в юности романов Достоевского, подобная ситуация не могла не вызывать живейшее сочувствие и сострадание.