Поцелуй женщины-паука - Мануэль Пуиг

— Я слушаю.

— Дни проходят, ему все лучше, но его беспокоит то, что она не берет его с собой в шикарный отель, где поет каждый вечер, и даже не позволяет провожать себя. Мало-помалу его начинает точить червь ревности. Он спрашивает, почему ни разу не видел в газетах анонсов ее концертов, ведь она знаменитость, и она отвечает, что не хочет, чтобы магнат начал снова ее преследовать, к тому же, если репортер появится в отеле, тот может подослать к нему убийцу. И вот он уже начинает подозревать, что она снова встречается со своим богачом. Однажды он идет в этот роскошный отель, где находится ночной клуб. Ее имени нет на афишах, никто там о такой не знает и никогда не видел — да, все помнят это имя, но как звезду прошлых лет. Тогда в отчаянии он бредет по портовым районам, пытаясь найти какую-нибудь дешевую забегаловку. И не может поверить своим глазам: на углу под фонарем он видит ее. Она проститутка… так она зарабатывает для него деньги! Он прячется, чтобы она его не заметила, и возвращается домой совершенно сломленным. Когда она приходит под утро, он притворяется — впервые, — будто спит. На следующий день встает пораньше и отправляется искать работу, придумав для нее какую-то отговорку. Возвращается под вечер, конечно ничего так и не найдя. Но она уже начала волноваться. Он делает вид, что все в порядке, и когда она снова собирается на улицу, или, как она говорит, петь, он умоляет ее остаться, ведь ночь полна опасностей, остаться с ним, он почему-то боится, что больше никогда ее не увидит. Но она успокаивает его — ей необходимо идти, ведь за дом надо платить. А врач, хотя репортер того и не знал, предложил новое лечение, очень дорогое, и завтра они должны быть в больнице. И она уходит… Тогда он понимает, что висит у нее на шее и она вынуждена так унижаться, лишь бы спасти его. Он наблюдает, как рыбаки с заходом солнца возвращаются на берег; он бредет по песку, на небе прекрасная полная луна, кажется, что она дрожит и раскалывается на маленькие кусочки в темных водах. Ветра совсем нет, все тихо, он слышит лишь биение собственного сердца. Рыбаки опять затягивают свою грустную песнь, и он начинает подпевать им; кажется, будто отчаяние само диктует ему слова: «…луна, мерцающая… во тьме… моего одиночества… куда? Куда идешь ты?.. Пойдешь ли ты сегодня в свой ночной дозор… как и она?.. С кем, с кем она?.. Скажи ей, что люблю, скажи ей, что умру… нет мочи больше ждать… ждать ее… наступает ночь… ночь, что несет горе и несчастья… скажи ей, чтоб не…» В общем, когда она возвращается утром, его нет; он оставил записку со словами, что безумно любит ее, но больше не может быть для нее обузой, и не стоит пытаться искать его, потому что, если Господь хочет, чтобы они снова встретились… они встретятся, даже если не будут к этому стремиться… Она видит вокруг много окурков и спички, знаешь, такие, которые дают в портовых барах, и понимает, что он видел ее там…

— И это все?

— Нет, там еще много, но давай отложим до следующего раза.

— Хочешь спать?

— Нет.

— Тогда в чем дело?

— Из-за этого фильма у меня портится настроение, даже не знаю, зачем вообще я начал его рассказывать.

— …

— Валентин, у меня дурное предчувствие.

— Какое?

— Что меня просто переведут в другую камеру и не выпустят, что я больше никогда тебя не увижу.

— …

— Мне было так хорошо… но начал вот рассказывать это кино и опять расквасился.

— Зачем загадывать заранее, Молина, кто знает, что будет дальше?..

— Боюсь, случится что-то плохое.

— Например?

— Слушай, мне очень важно отсюда выйти, главным образом из-за матери. Но тогда, я боюсь, некому будет… позаботиться о тебе.

— А о себе ты не думаешь?

— Нет.

— …

— …

— Молина, хочу задать тебе вопрос.

— Ну?

— Это сложно. В общем… дело вот в чем: физически ты такой же мужчина, как и я…

— Угу…

— Конечно, ты ничем не отличаешься. Тогда почему же ты никогда… не ведешь себя как мужчина? Не с женщинами, раз они тебя не привлекают. Но с другими мужчинами.

— Нет, это не для меня…

— Почему?

— Потому что.

— Вот этого-то я и не понимаю… Другие гомосексуалисты — они другие.

— Всяко бывает. Но я… нет, я не такой… Я по-другому не умею.

— Послушай, я ничего в этом не смыслю, но хочу кое-что тебе объяснить, даже если это будет несколько путано… Не знаю.

— Я весь внимание.

— Я хочу сказать, что, если тебе нравится быть женщиной… ты не должен из-за этого чувствовать себя униженным.

— …

— Не знаю, понимаешь ли ты… как бы тебе объяснить?

— …

— Я имею в виду, ты никому ничего не должен, не должен ни перед кем оправдываться. Ты не должен… пресмыкаться.

— Но если человек… мой муж, он должен командовать, так правильно. Это естественно, потому что так он… будет чувствовать себя мужчиной в доме.

— Нет, мужчина в доме и женщина в доме совершенно равны. А если нет — то их отношения становятся похожи на эксплуатацию.

— Но тогда ведь неинтересно.

— Почему?

— Это, конечно, очень интимная вещь, но раз ты спрашиваешь… Изюминка в том, что, когда мужчина обнимает женщину… ты чувствуешь себя немного напуганной.

— Нет, это чепуха какая-то. Кто это тебе сказал? Все вовсе не так.

— Но я так чувствую.

— Нет, ты так не чувствуешь, тебе вбили в голову, уж не знаю кто, эту байку про домохозяек. Быть женщиной — не значит быть… ну, не знаю… мученицей. Послушай… если бы это не было больно, я бы позволил тебе сделать со мной то же самое, чтобы показать: быть настоящим мужчиной — это не дает никаких особых прав.

— Давай прекратим этот разговор, потому что он ни к чему не приведет.

— А по-моему, приведет, я хочу еще поговорить.

— А я не хочу.

— Почему?

— Потому что не хочу, и точка. Пожалуйста, я тебя прошу…

Начальник. Алло, сеньорита? Я хотел бы поговорить с вашим шефом… Спасибо. Привет! Как дела? Нет, у меня ничего нового. Да, за этим я, собственно, и звоню. Я увижу его через пару минут. Не знаю, помните ли вы, мы дали Молине еще неделю. К тому же Арреги думает, что того вот-вот переведут в другую камеру — перед досрочным освобождением. Да, это Молина предложил, да. Господи… Конечно, тогда нельзя терять времени. Да, если они хотят это знать до начала операции, я понимаю, конечно. Да, я увижу его через пару минут, поэтому и хотел сначала поговорить с вами. Слушайте, если у него так ничего и не будет… вообще ничего, что могло бы нам помочь, если дело не сдвинется, что делать с Молиной? Вы думаете?.. Сколько дней осталось? Уже завтра? Почему завтра? Да, конечно, тогда времени терять нельзя. Да, я понимаю, не сегодня, тогда Арреги успеет что-нибудь придумать. Отлично, если он что-нибудь с ним передаст, Молина приведет нас прямо к их двери. Главное — чтобы он не понял, что за ним следят. Но послушайте… Молина какой-то странный, что-то подсказывает мне, даже не знаю, как объяснить, но я не перестаю думать… что Молина не до конца откровенен со мной… он что-то скрывает. Думаете, Молина переметнулся на их сторону? Да, потому что боится мести со стороны людей Арреги. Да, и тот, наверное, прорабатывал его, уж не знаю, какими методами. Да, это тоже вариант. Трудно предугадать действия Молины — извращенец как-никак. Есть еще одна возможность: Молина надеется выйти отсюда, не скомпрометировав себя никоим образом, он не с нами и не с Арреги. Да, все очень легко и просто. Конечно, стоит попытаться. И есть еще одна вероятность. Да, простите, что перебиваю… Дело вот в чем: если Молина нас никуда не приведет… скажем так — если он сегодня не сообщит нам никакой информации или по крайней мере завтра, перед своим освобождением… у нас остается лишь один вариант… Напечатать в газетах, пустить слух, как угодно… что Молина или некий агент икс под видом заключенного был посажен в нашу тюрьму и снабжал полицию информацией относительно группировки Арреги. Когда люди Арреги это услышат, они станут искать его, чтобы свести счеты, тут мы их и сцапаем. Так что, когда Молина окажется на свободе, у нас появится много всяких возможностей. Да, я очень рад. Не стоит благодарности. Конечно, я сразу позвоню, как только Молина выйдет от меня. Отлично, договорились. Хорошо, хорошо… Я сразу же позвоню… Всего хорошего, до свидания.