Послевкусие - Мередит Милети

Я молчу. Боюсь разреветься. Внезапно меня охватывает ярость. Ну почему Ричард ничего не понимает? Я слышу, как он встает и подходит к двери. Я думаю, что сейчас он уйдет, но он останавливается и произносит:

— Ты ведь знаешь, что в этом была и ее проблема. Ты же не хочешь стать такой, как твоя мать?

Его голос печален, хуже того — чтобы слова произвели больший эффект, он секунду молчит, и фраза повисает в воздухе, заполняя собой все пространство. В следующую секунду я слышу, как Ричард тяжело спускается по лестнице.

«Ты не хочешь стать такой, как твоя мать». Ричард, исчерпав все возможные средства, нанес последний удар, чтобы заставить меня встать и начать действовать. Он не понял одного — только что он произнес то, в чем я долго боялась признаться самой себе, и я неподвижно замираю в постели. Щелкает радионяня, и я слышу, как Ричард разговаривает на кухне с Фионой.

— Я предложил ей пойти к врачу, но ведь она ни за что не пойдет, — говорит Ричард. — Мира слишком горда.

Отец молчит, даже не пытаясь меня защитить. Я знаю, что он там, потому что слышно, как он хрустит хлопьями из пакетика.

— Я дала ей телефон одного врача, но вряд ли она звонила, — говорит Фиона. — Я не стала спрашивать.

— Вспомните, чем все закончилось, когда ее заставили ходить на занятия по управлению гневом! — говорит Ричард.

— Меня беспокоит судьба малышки, — продолжает Фиона. — Ведь некоторые женщины так и не приходят в себя после подобных историй. Родственница моего кузена так и не оправилась после того, как ее бросил муж. Дети бегали по улице, как беспризорники, вечно попадали в разные истории, и в конце концов она не выдержала. Отдала всех троих бывшему мужу, иначе говоря, женщине, ради которой он ее бросил. Как вам такое нравится?

Наконец отец подает голос:

— Мира лишена такой роскоши, Фиона.

Ха, спасибо, папа!

— В конце концов она вылезет из постели. Ей придется, если вы перестанете ее кормить. И на вашем месте я бы пометил все бутылки со спиртным. Это во-вторых.

Это сказал Ричард, чей голос внезапно зазвучал громче, как будто он нарочно встал напротив радионяни. Я почти вижу, как он усмехается.

Как только в доме наступает тишина, я нахожу телефонную книгу и составляю список всех проживающих поблизости психотерапевтов. Оказывается, их не так уж и много: пять, когда я заканчиваю с буквой «Д». Дальше я не иду, потому что меня привлекает одно короткое рекламное объявление, набранное изящным шрифтом: «Дебра Добрански-Пульман, доктор медицины, дипломированный преподаватель. Учу жить. Вы готовы научиться жить?»

Я просматриваю объявления других психотерапевтов. Ни один не упоминает о том, что учит жить. Дебра сама отвечает на звонок и сообщает, что готова меня принять в два часа дня, — по идее, это должно меня насторожить, но я успокаиваю себя, говоря, что у нее легальный офис, она доктор медицины и живет по соседству со мной. К тому же одно посещение ни к чему не обязывает. Что она мне сделает всего за один час?

Если гордость — синоним упрямства, тогда Ричард прав. И меня очень даже беспокоит мысль, что я так разволновалась, когда он упомянул о помощи врача. Но я утешаюсь тем, что доктор Добрански-Пульман все-таки не совсем психотерапевт. Она учит жить. В своем воображении я вижу человека, который не станет зацикливаться на моем прошлом, а просто ободрит и поможет встать на верный путь, с которого я каким-то образом свернула. И сделает это мягко и тактично, как хороший личный тренер или визажист.

Я уже направляюсь к задней двери, когда мое внимание привлекает лежащая на кухонном столе записка. Размашистым почерком Фионы в ней написано: «Повела Хлою в класс «Джимбори». Вернемся к дневному сну. Фи». Я знаю, что должна оставить записку с сообщением, куда ушла, но я этого не делаю. Меня все еще жжет обида на Ричарда и на отца, который и не подумал вступиться за своего единственного ребенка. Пусть гадают, куда я пропала.

Офис доктора Добрански-Пульман находится в жилом комплексе «Хайлэнд-Тауэрс». Меня никто не встречает, я оказываюсь в большой приемной без окон, где стоит бежевый диван, кофейный столик из стекла и металла и на стене висит пара незатейливых, но в дорогих рамках, литографий. В приемной никого нет, справа и слева — двери. Я присаживаюсь на диван, откуда видно обе двери, и начинаю нервно перелистывать журнал «Пипл», повторяя про себя рассказ о своей жизни и о том, что меня сюда привело.

Ровно в два часа открывается ближайшая ко мне дверь, и передо мной появляется высокая, прекрасно одетая женщина с планшетом в руках, от которой веет дорогими духами.

— Вы Мира? Я доктор Добрански-Пульман. Прежде чем мы начнем, вы не могли бы ответить на ряд вопросов?

В ее устах эти слова звучат не как просьба, а скорее как приказ.

Она протягивает мне планшет, дарит ослепительную улыбку и, не дожидаясь ответа, уходит в свой офис и закрывает за собой дверь.

Помимо обычной информации, в анкету входит несколько вопросов, касающихся моего поведения и душевного состояния за последние шесть месяцев. Слова «шесть месяцев» выделены курсивом — значит, это по какой-то причине крайне важно.

«Испытываете ли вы трудности во время секса?» Это было так давно, что я почти ничего не помню, и я пишу: «Нет».

«Становились ли вы когда-либо жертвой насилия в семье?» Ха! Что такое насилие в семье, я знаю, только жертвой была не я. Пишу: «Нет».

«Не было ли у вас чувства, что вы не в состоянии управлять своими эмоциями (например, вы испытываете внезапные вспышки гнева или плачете без причины)?» «Не в состоянии управлять» — точное определение, решаю я после некоторого размышления. Все верно, за последние шесть месяцев я выходила из себя несколько раз. Но разве есть такой человек, который за полгода ни разу не рассердился? С другой стороны, далеко не каждого хватают, заковывают в наручники и увозят в полицейской машине просто за то, что он рассердился. Нет, здесь налицо неуправляемая вспышка гнева. Вспоминая, сколько времени прошло с тех пор, как я набросилась на Николь, я с радостью отмечаю, что гораздо больше шести месяцев. «Нет», вновь пишу я.

«Приходят ли вам в голову мысли о том, чтобы причинить вред себе или окружающим?» Себе — никогда, а что касается Джейка и Николь, то это в прошлом, вот уже несколько недель, а то и месяцев. Очень хорошо. Мой ответ — «нет». Бегло просмотрев остальные вопросы, я везде небрежно ставлю «нет» и перехожу к следующей странице. Там еще четыре вопроса, и на ответы оставлено много пустого места.

1. Почему вы решили обратиться к преподавателю, который учит жить?

2. На какие аспекты вашей жизни, по вашему мнению, следует обратить особое внимание?

3. Каков источник вашего величайшего разочарования?

4. Чего вы в жизни хотите больше всего? (Указать что-то одно.)

На первый вопрос я отвечаю: «В моей жизни произошли резкие перемены, и мне нужна помощь, чтобы решить, куда двигаться дальше». Очень хорошо — коротко и ясно. Во втором вопросе я намереваюсь просто перечислить те аспекты своей жизни, где у меня все хорошо, поскольку это займет меньше места. Однако, подумав, останавливаюсь на двух: «Мне бы хотелось улучшить профессиональный и социальный аспекты своей жизни». Третий вопрос ставит меня в тупик. Сначала хочется назвать развод, но этот ответ кажется мне каким-то беспомощным, а я не хочу показаться страдалицей вроде подруги Фионы, которая упивается жалостью к себе, поэтому я пишу: «Потеря своего ресторана». А что, если доктор сочтет меня бесчувственной, когда увидит, что бизнес я ставлю выше человеческих отношений? Поэтому я добавляю: «И мужа».