Дюжина черных роз - Нэнси Коллинз

— Тебе знакома эта труба, что в руке у Децимы? — спросил Эшер неожиданно приятным голосом, как будто шла пустая болтовня о погоде. — Она вырезана из того куска, который Обиа использовал как трость. Я думал, ты оценишь иронию.

— Ага. Ты настоящий Оскар Уайлд.

Децима замахнулась нанести еще удар, но Эшер остановил ее, слегка качнув головой. Он отодвинулся от двери и встал в нескольких дюймах от избитого лица неизвестной, заглянув в не защищенные очками глаза.

— Ты меня разочаровала, моя милая. Не ожидал я, что ты с твоим умом встанешь на сторону такого неудачника, как Синьджон. Но, естественно, клановые связи сильны. Твой сир был Вентра, не правда ли? Мне бы надо с самого начала это заподозрить. Вынужден признать, что мой анклав — сборище оборванцев, уродов и дикарей. Для такого образчика, как ты, вступить в него — дело необычное.

— Я же вам говорила, что ей нельзя было верить, даже пусть ваша кровь в ней, — проворчала Децима. — Я с самого начала учуяла беду.

— Я не против признать свои ошибки, — ровным голосом согласился Эшер. — И должен сказать, что Децима проявила в этом вопросе куда большую интуицию, нежели я. Быть может, я позволил себе увлечься хорошеньким личиком — а может быть, перспективой получить последователя твоего калибра. Это уже не важно — ты предала мое доверие и заплатишь за это. Но вначале я хочу получить ответы на свои вопросы. Ты дашь их по доброй воле?

От близости Эшера кровь внутри нее запела. Какое-то странное возбуждение вызывала близость вампира — как затяжка косяка или прикосновение любовника. На краткий миг неизвестная до жути испугалась, что сейчас он уйдет и она останется тосковать по нему, брошенная и одинокая. Решимость ее стала слабеть. Так легко, так просто рассказать правду. Дать ему, что он хочет. Если она сделает, что он хочет, он ее не прогонит.

Что-то темное заклубилось в черепе глубоко сзади, будто гигантская змея просыпается от спячки. Ощущение это стало за многие годы знакомым и нежеланным, всегда нежеланным. До этой минуты.

Чего? Мне опять вытаскивать тебя из задницы, в которую ты залезла? — буркнула Другая. Безмолвный голос звучал глубоко и раскатисто, будто зверь произносит речь. — Теперь ты знаешь, почему эти идиоты ходят у него по струночке. Он у них не дилер, он у них доза! И ты боишься, что сейчас расколешься и все ему выложишь? И потому меня выпустила? Какая же ты жалкая ссыкуха, тетка!

— Я тебе скажу все, что ты хочешь знать.

— Где Никола?

— В Черной Ложе.

— А кокаин?

— Там же.

— Что он собирается сделать с Никола?

— Сделать ее своей. Навсегда. И говорит, что ты станешь принцем Города Мертвых, лишь когда Черную Ложу разнесешь по камешку.

— Так он сказал? — Эшер сузил глаза. — Что ж, выполним его желание! — Он кивнул Дециме и повернулся к выходу. — Можешь делать с ней все, что захочешь. Одно условие: когда ты закончишь, она должна быть мертва.

Децима улыбнулась — медленно, зловеще.

— Ваша воля — закон, милорд.

* * *

Марвин Копек сжался в комок рядом с печуркой, согревавшей развалины его квартиры, завернувшись в вытертое до корда одеяло. На улице кто-то вопил, но Копек не выглянул. Он давно уже научился не обращать внимания ни на что, происходящее после темноты. Двадцать семь лет назад он служил во Вьетнаме, но в тех джунглях и близко не было такого, что бродило по улицам Города Мертвых после заката. Однако свое черное дело война сделала — выгнала его из уюта пригорода в городские джунгли, и вот он оказался в Городе Мертвых. Здесь казалось, будто земная кора треснула до самого ядра и кусочек Ада выхлестнул, кипя, на поверхность. Что по сравнению с этими кошмарами горящие хижины и вопли обожженных напалмом младенцев?

* * *

Илиана поморщилась, услышав снаружи крики. Она еще помнила время, когда не жила в Городе Мертвых, но не могла вспомнить, когда не слышались крики ночью. Она пережила и нацистов, и погромы, а в результате оказалась в одной из старых бабушкиных сказок. И, будто одних только вриолода недостаточно, тут еще и мальчишки, которые им служат! Бродяжки, продавшиеся дьяволу, совсем как цыгане на старой родине — только хуже. Цыгане никогда не поджидали ее у дверей и не требовали поделиться пособием.

* * *

— Отойди от окна, — прошептал Томми голосом куда более старым, чем полагалось бы в его тридцать три года. — Не надо смотреть, что там делается.

— Не могу, — ответила Дженис. Она, обхватив себя за плечи, глядела, как трое «звездников» ногами забивают до смерти какого-то старика. — Как услышу такие крики, так мне надо выглянуть и посмотреть — а вдруг это кто-то знакомый? Это у меня инстинкт.

— Самосохранение — тоже инстинкт, — хмыкнул Томми, не отрывая взгляда от ложки, которую подогревал. — Иди садись, а то еще привлечешь их внимание. — Он воткнул иглу в мокрую вату и привычным движением стал набирать коричневатую жидкость в шприц. — Иди сюда, тебя хорошее ширево ждет.

Дженис замотала головой, тощие грязные пряди волос отодвинулись с лица назад.

— Не. Не буду сегодня. Слушай, может, у меня глюки — но что-то сегодня не так. Кожа вся натянулась и покалывает, как перед сильной грозой. Ты не чувствуешь?

Томми сухо рассмеялся, обматывая руку резиновым жгутом.

— Я, детка, бросил чувствовать всякую фигню уже давным-давно.

* * *

Отец Эймон стоял перед алтарем на коленях, зажав в одной руке четки, в другой — бутылку дешевого бурбона. В неверном свете обетных свечек лица штукатурных святых казались прокаженными. Все время после заката слышались какие-то звуки — иногда вроде плача младенца на паперти, который переходил в хихиканье, дьявольский смех, но отец Эймон не знал, это на самом деле или галлюцинации. Он закрыл глаза, но услышал свой голос, вместо молитвы произносящий: «Уколов себе палец...»

* * *

Есть несколько способов убить нежить. Один из них — огонь. Другой — выставить на солнце. Обезглавливание тоже действует на нежить не хуже, чем на живых. Но это все методы относительно быстрые, а Дециме не хотелось, чтобы было быстро. Ей хотелось заставить свою пленницу мучиться.

Существует одно стойкое заблуждение: считается, что, раз вампиры мертвы, они не чувствуют боли. Это абсолютная неправда. Да, действительно, у них очень высокий болевой порог по человеческим меркам, но они отлично знают, что такое боль. Децима была решительно настроена дать своей пленнице почувствовать все виды муки, которые только существуют.

— Ты думала, ты умнее всех? — осклабилась Децима, опуская трубу на ключицу неизвестной и ломая кость, как зеленую веточку. — Думала обмануть нашего господина? Я знала, что тебе доверять нельзя!

Импровизированная дубина ударила в левый бок связанной, круша ребра и вбивая осколки в легкие.

— Я это сразу поняла, как только тебя увидела! Но мужчины — дураки, даже мертвые. Он на тебя смотрел и хотел тебя, я видела это в его глазах!