Перри Мейсон: Дело о рисковой вдове. Дело о сумочке вымогательницы - Эрл Стенли Гарднер

Правоохранительные органы судорожно пытались разобраться с многочисленными уликами в самом таинственном убийстве года, и вдруг неожиданно появилось заявление, сделанное Фрэнком Оксманом через адвокатскую контору “Уоршем и Уивер”. Это настоящая бомба. Последствия отразятся на судьбе, по крайней мере, одного известного адвоката, и в руках представителей правоохранительных органов вполне может оказаться одна богатая пожилая дама со снежно-белыми волосами. Одно время считалось, что она покончила с собой. Но в свете заявления Оксмана полиция теперь склоняется к тому, чтобы отказаться от версии самоубийства.

Хотя признание брокера было тайно передано следственным органам его адвокатами, сейчас становится понятно, что полиция собирается в ближайшее время сделать это заявление достоянием общественности. А пока представители “Уоршем и Уивер” отказались обсуждать какие-либо вопросы, затронутые в заявлении их клиента, но признали, что такое заявление было подготовлено в их конторе и ими же передано федеральным властям. Адвокаты отказались сообщить местонахождение своего клиента, но Оксмана нашел один из репортеров “Ассошиэйтед Пресс”, и он признал, что раскрыл некоторые факты, указывающие на причастность его жены к убийству.

Видимо, он был сильно взволнован, поскольку признал, что они с женой уже несколько недель живут отдельно. По словам брокера, любовь к их общему ребенку пока останавливала их от расторжения брака в судебном порядке.

Оксман говорил короткими предложениями, иногда запинался, мерил шагами номер в дешевой гостинице. История, которую он поведал нашему корреспонденту, настолько драматична, и ее подтекст настолько поражает, что она нисколько не уступает историям, описанным в детективах.

“Мы с женой стали жить отдельно несколько недель назад, – сказал он репортеру. – Я не знал, собирается ли она официально подавать на развод или нет, но предполагал, что она начнет процедуру расторжения брака. Я ждал от нее первого шага. Затем я случайно узнал, что она потеряла не только все имевшиеся у нее наличные деньги, но еще и выдала долговые расписки владельцам игорного заведения.

Я, конечно, знал, что она периодически ездит в Энсенаду и Рино [16]. Я знал, что она любит играть в азартные игры, но предполагал, что играет она совсем немного, только для развлечения. Мне и в голову не приходило, что она способна поставить на карту не только свое будущее, но и будущее нашего ребенка, забывая обо всем на свете, когда сидит за игорным столом. Она делала дикие ставки!

Как только я узнал об истинном положении вещей, я попытался связаться с женой, но безуспешно. В тот день хозяева игорного заведения два раза предупреждали меня, что, если выданные моей женой долговые расписки не будут выкуплены до полуночи, они обратятся в суд, чтобы получить деньги официальным путем. У меня не было оснований погашать карточные долги своей жены, но я не хотел, чтобы это дело получило огласку, из-за моей дочери, а это было бы неизбежно, если бы начался судебный процесс.

Поэтому я собрал необходимую сумму наличными и отправился с этими деньгами в плавучее казино. У меня было как раз семь с половиной тысяч долларов. Я не могу назвать точное время, когда я поднялся на борт, но это было где-то в начале вечера. Я попросил кого-то из служащих проводить меня в кабинет кого-то из владельцев. Он просто показал мне на Г-образный коридор, ведущий в приемную, и сказал, что там мне следует постучать в тяжелую деревянную дверь. Я так и сделал. В двери открылся глазок. Мужчина спросил, что мне нужно. Тогда я не знал, что это мистер Гриб, потому что никогда раньше его не видел.

Я представился. Тогда он сказал, что он – Гриб. Он открыл дверь, впустил меня в кабинет, затем закрыл дверь за моей спиной. Он объяснил, что вынужден всегда запирать эту дверь, потому что корабль находится в открытом море, на помощь полиции рассчитывать не приходится, а у них на борту хранится много денег.

Гриб держался любезно, но очень по-деловому. Он объяснил, что не занимается банковской деятельностью. Он заявил, что моя жена выдала эти расписки, твердо заверив, что выкупит их в течение сорока восьми часов. Гриб, как он сам выразился, не собирался “становиться жертвой надувательства”. Если долговые расписки не будут выкуплены немедленно, он подаст соответствующий иск и потребует наложения ареста на имущество должника. И тогда их стоимость будет выплачена из траст-фонда.

Я указал ему, что он этого сделать не может. Это долговые расписки, выданные игорному заведению за проигрыш в азартной игре. Ни один суд никогда не примет решения, в соответствии с которым их будут погашать из траст-фонда. Но Гриб знал, что для меня предпочтительнее выкупить эти расписки, чем допустить огласку. Хотя он не говорил это прямо, он намекнул, что главное его оружие – огласка, потому что я не хочу позора. Я был вынужден заплатить, и он это знал. Я заплатил ему семь с половиной тысяч долларов наличными, а он передал мне эти долговые расписки, подписанные моей женой. Само собой разумеется, что я в дальнейшем собирался получить эту сумму у своей жены. У меня брокерская фирма, но я не богат, и все мои активы – ничто в сравнении с той огромной суммой, которую моя жена должна унаследовать через несколько месяцев. Я только хотел избавить нашего ребенка от позора, который был бы неизбежен, если бы Гриб подал иск, как грозился. Но я совершенно точно не собираюсь оплачивать долги своей жены, которые она набирает, играя в азартные игры.

Я убрал расписки в бумажник и вскоре покинул игорное заведение, хотя мистер Гриб предложил мне осмотреть корабль. Мистер Гриб показался себя жестким деловым человеком, пока мы обсуждали эти расписки, но после завершения сделки оказался очень дружелюбным и любезным.

Я вышел из кабинета, зашел в бар, пропустил пару стаканчиков. Потом я зашел в ресторан и съел стейк-сэндвич. Я уже собрался покинуть корабль, но вдруг вспомнил, что Гриб не дал мне никакой расписки, никакого письменного подтверждения о передаче мне этих долговых расписок. При обычных обстоятельствах в этом не было бы необходимости, но из-за моих взаимоотношений с Сильвией и из-за того, что расписки выдавались на покупных бланках, я посчитал, что мне нужно получить от Гриба подтверждение в письменном виде о передаче расписок мне. Мне пришлось занимать деньги, чтобы иметь достаточное количество наличных для выкупа расписок, поэтому я хотел все сделать правильно. Я опять отправился в Г-образный коридор, который ведет к кабинету Гриба, и задержался перед дверью в приемную, доставая расписки из бумажника. Затем я толкнул дверь в приемную. Я оказался в приемной и заметил, что дверь в кабинет широко распахнута.

Я удивился этому, поскольку Гриб объяснял мне, что эту дверь постоянно держат закрытой и запертой.

Я на цыпочках пересек приемную, опасаясь, что, может, мешаю деловой встрече или прерываю совещание. Увиденное лишило меня дара речи.

В кабинете стояла моя жена, держа в правой руке автоматический пистолет. Я увидел, как Гриб навалился на стол, его голова и плечи лежали на углу стола. В левой стороне головы зияло отверстие, из раны сочилась кровь.