Старый новый мир - Виталий Вавикин

— Думаю, он хочет нарисовать как можно больше, пока может, — сказал он Меиру. — Я тоже рисовал на стенах, пока не забрали талант. Потом мне дали необходимые инструменты и велели всё закрасить. Это было в этой палате. Так что не волнуйся за рисунки, завтра наш безумец сам избавится от них.

Меир кивнул, но ещё долго смотрел на стены, не в силах избавиться от мыслей о том, сколько же всего рисунков уже было здесь? Почему, когда он писал свою книгу, не рассказал об этом? Не узнал об этом? Тысячи рисунков, мыслей, образов, которые создали художники, пока ждали процедуры извлечения своей способности, а наутро им давали кисти и краску, и они с монотонностью машин избавлялись от того, что вчера заставляло их жить…

Меир закрыл глаза, пытаясь представить, каким станет завтра после процедуры извлечения. Каким станет для него весь мир вокруг? Ничего хорошего на ум не приходило. Мысли были тяжёлыми, мрачными. И даже когда он заснул, сон не принёс желанного успокоения. Нет, скорее духоту, безысходность. Меир понял, что спит и велел себе открыть глаза. Свет давно выключили, но Оз продолжал рисовать.

— Интересно, — тихо спросил Меир, надеясь, что художник, у которого уже забрали талант, не спит. — Эта процедура когда-нибудь даёт осечки?

— Завтра к обеду узнаешь, — сказал бывший художник.

— Мне страшно, — честно признался Меир.

— Всем страшно в начале. Думай о том, что когда-нибудь за твой талант проголосуют, и он достанется новому кумиру.

— Какое мне до этого будет дело?

— Лучше так, чем совсем ничего.

— Это несправедливо. Ведь это мой талант. Это часть меня. Никто не голосовал за то, чтобы она появилась. Это просто есть, и всё. Всегда было. Почему я должен отдавать часть себя? Кем я стану, когда потеряю это?

— Спроси меня об этом завтра после извлечения, — устало сказал бывший художник. — Уверен, завтра у нас с тобой будет больше общих взглядов, чем сейчас.

На какое-то время в палате воцарилась тишина. Лишь сопел Оз, отчаянно царапая на стенах последние картины.

— За просветом, там, в другом мире, девушка по имени Жюстин, сказала, что в их мире правят писатели, музыканты и художники, — тихо сказал Эндрю Ной, надеясь подбодрить Меира, а заодно и себя. — Может быть, если ты будешь думать об этом, будет не так страшно?

— Думаешь, после того, как у меня заберут мой талант, я попаду туда? — с иронией спросил его Меир.

— Нет, но…

— Тогда какое мне дело до того мира?

— Я не знаю…

— Он просто сам боится, что после того, как у него заберут способность видеть Просветы, всё потеряет смысл, — сказал бывший художник.

— Может, и боюсь, — согласился Ной. — Тебе-то какое дело? Для тебя ведь всё в прошлом.

— Скоро всё закончится и для вас.

— Мы можем сбежать, — сказал Ной, желая хоть как-то позлить лишившегося таланта скептика.

— Сбежать? — бывший художник рассмеялся. — Да вы даже не знаете, как выбраться из клиники!

— Я знаю, как выбраться, — сказал Меир. — Я знаю об этой клинике больше, чем кто-либо другой. Я ведь написал о ней книгу, забыл? — он поднялся с кровати и начал одеваться. — Эй, новенький, — позвал Меир Ноя. — Так как насчёт побега?

— Ой, насмешили! — продолжил изгаляться бывший художник. — Думаете, я поверю в ваш блеф?! Горстка трусливых неудачников! Да вы замок двери не сможете открыть!

Он засмеялся ещё громче, когда Меир подошёл к двери. В темноте ему было не видно, что делает писатель, но он верил, что это блеф. Верил, пока не щёлкнули открывшиеся замки. Смех стих. Меир открыл дверь и выглянул в пустой коридор. Он блефовал, знал, что блефует, но бывший художник раздражал его так сильно, что он был готов зайти в блефе так далеко, как только сможет.

— Ну, как, ты идёшь? — спросил он Эдварда Ноя.

Ной засомневался, и бывший художник снова рассмеялся.

— А почему бы и нет? — сказал Ной.

Вместе с Меиром они выскользнули в кажущийся в темноте бесконечным коридор.

— Что теперь? — шёпотом спросил его Меир.

— Я не знаю. Но если сейчас вернуться, то придётся слушать смех и издёвки до утра.

— Значит, пойдём дальше.

— И куда?

— Можно найти свободную палату и спрятаться там. Я знаю, что в клинике всегда есть свободные палаты на всякий случай, — Меир огляделся. — Так по крайней мере нам не придётся слушать оскорбления того засранца.

Прижимаясь к стене, они добрались до конца коридора, свернули к лифтам, выбрались на лестницу и спустились на нижний этаж.

— А что мы будем делать, когда спрячемся в пустой палате? — спросил Ной.

— Не знаю. Подождём до утра.

— Комитету это не понравится.

— Хочешь вернуться?

— Нет, просто…

Они замерли, услышав чьи-то шаги.

— Вы что, действительно решили сбежать? — растерянно спросил их бывший художник.

Ной и Меир переглянулись.

— Почему бы и нет? — сказал Меир.

— И какой у вас план?

— План? — Меир покосился на Ноя. — Здесь есть подвал, о котором давно забыли. Мы проберёмся туда, дождёмся, когда суматоха из-за нашего побега закончится, и покинем город.

— Вот как? — бывший художник задумался. — А можно мне с вами?

— Тебе-то зачем?

— Не могу больше сидеть в той палате. Поэт, как вы ушли, всё время плачет, а художник, кажется, совсем спятил.

— Так попроси, чтобы тебя перевели в другую палату. Комитет уже забрал у тебя всё, что хотел. Ты им не нужен. Зачем тебе бежать?

— А зачем оставаться? Ты же сам сказал, что у меня больше ничего нет. А так… Так хоть какой-то смысл. Вам-то какая разница?

— Да нам никакой, — Меир посмотрел на Ноя. — Что скажешь?

— Мне всё равно, — Ной растерянно пожал плечами.

Он не верил, что они действительно попытаются сбежать из клиники Комитета. Не верил и Меир, но отступать не хотел.

Больше часа им потребовалось, чтобы пробраться в старое крыло и найти среди рухнувших перегородок и строительного хлама спуск в подвал.

Потом было нервное утро, крики и суета прибывших на поиски беглецов регуляторов. Всё это время Меир смотрел на наручные часы и ждал момента, когда его должны отвести на процедуру извлечения таланта, а когда время вышло, тихо и нервно рассмеялся, словно теперь никто не мог ему ничего сделать. Словно это была та победа, которой он жаждал всю жизнь и ни о чём больше не мечтал.

— Ты должен был идти следом за мной, — сказал он Ною, снял часы и протянул ему. — Вот, только не потеряй.

Ной благодарно кивнул, хотя так и не понял, что изменится после того, как выйдет время назначенной процедуры. Ведь всегда можно назначить следующий день. Комитет уже принял решение, и никакое ожидание его не отменит. Так думал Ной, но часы всё-таки взял.