Старый новый мир - Виталий Вавикин

— Эдвард Ной сказал, что они давно видят нас. Только, кажется, он первый, кто смог заговорить с человеком с другой стороны.

— С вами? — как-то глуповато уточнил Хейнц. Жюстин кивнула. — А Эдвард Ной, это тот, с кем я только что говорил?

— Да.

— И называется это…

— Просветы.

— Точно, Просветы, — Хейнц шумно выдохнул. — С ума сойти можно.

— Я знаю, — Жюстин осторожно улыбнулась.

— И что мы теперь будем делать?

— Мы?

— Не думаете же вы, что после того, как я увидел это, позволю вам просто уйти?

— Что тогда?

— Пока не знаю, но… — Хейнц огляделся, желая убедиться, что на крыше кроме него и Жюстин никого нет. — Если честно, то мне немного не по себе. Тот мир… Другой… Нет, Просветы, конечно, пугают и завораживают, но… Вы слышали, что говорил тот мужчина? Да, его лицо, образ… Он такой же, как мы, но… Его жизнь совсем не похожа на нашу. То, как они живут, и как живём мы… У них нет репликаторов, а мы не умеем собирать людей, делая их такими, как нужно нам… И если вдруг соединить эти два мира… То… что, чёрт возьми, мы получим в итоге?

— Вы… вы боитесь за себя? — спросила Жюстин, смущённая поведением Хейнцем.

— За всех, — он подошёл к ней почти вплотную, заглядывая в глаза. — Представьте, как это может изменить наш мир?

— Изменить? — Жюстин задумалась лишь на мгновение. — Вы переживаете за тех, кто, возможно, начнёт видеть просветы, как случилось со мной?

— Попытайтесь посмотреть дальше. Что будет, когда знания чужого мира хлынут в наш мир?

— Я… — Жюстин тряхнула головой. — Боюсь, это немного сложно для меня. К тому же Просветы пока вижу только я.

— Но тот человек, Эдвард Ной, сказал, что скоро, вероятно, таких станет много.

— Но ведь пока нет.

— Несколько дней назад вы говорили, что и сами не видели Просветы, а теперь знаете уже так много. Оглянитесь назад. Если бы год назад вам сказали, что вы будете стоять на крыше фабрики и разговаривать с писателем о параллельном мире, который видите, вы бы поверили?

— Нет, конечно.

— Но это случилось. Вы видите Просветы. Они как-то связаны с вами. И они до чёртиков пугают ваших коллег. Даже сейчас, даже после того, как они увидели другой мир, им проще поверить в то, что с вами что-то не так, даже в то, что вы больны, безумны и каким-то образом заражаете безумием их. Вы стали ренегатом, прокажённым, которого все сторонятся. Год назад вы бы поверили в это?

— Я не знаю… — Жюстин начала нервно кусать губы. — Думаете, они действительно считают меня сумасшедший?

— Они боятся вас. Боятся всего, что им непонятно. А то, что происходит с вами, им непонятно.

— Но вы ведь не боитесь меня.

— С чего вы взяли?

— Вы здесь. Если бы вы боялись меня, то сейчас же уехали с фабрики. Или я не права?

— Считайте, что мной движет любопытство. К тому же моё бегство уже ничего не изменит. Это началось и будет продолжаться.

— Я не хочу, чтобы это продолжалось. И не хочу, чтобы мои друзья боялись меня, не хочу отличаться от них, — Жюстин почувствовала, что из прокушенных губ снова потекла кровь. Нет, никто не поможет ей здесь. Она проклята. Проклята. Проклята. Несколько бранных плаксивых слов сорвались с её губ. Бежать домой? Закрыть все двери? Но где будет жить Скинто? И что будет, если Просветы вернутся по дороге или когда придёт Марк? Нет, никто не должен видеть их, никто не должен знать о них. И дело вовсе не в том, что чужой мир может как-то навредить. Нет. Это всего лишь фантазия писателя. Странная, непонятная фантазия. Такая же растрёпанная и небритая, как и он сам. Такая же неземная. Нужно скрыть это ради себя. Но как? Жюстин подумала, что будет, если жизнь вдруг никогда не станет такой, как прежде. — Что же мне делать? — спросила она Хейнца. Спросила того единственного, кто был рядом. — Просветы могут вернуться в любое время. Я не могу вернуться в цех. Не могу вернуться домой. В нашем мире точно нет тех, кто может избавить меня от этого проклятия? Пусть его вырежут из меня, пусть отдадут кому-то другому, как делают в том, другом мире…

В доме Вильяма Хейнца было тихо и пыльно. Старая мебель неприятно резала глаз вековой монументальностью и неизбежной ветхостью. Никто не пользовался тяжёлыми, изъеденными временем стульями. Ни у кого в доме не стояли скрипучие, ворчливые диваны, которые впитали за жизнь столько альковных тайн, что, имей они интеллект, мир давно бы перестал удивлять их. Нигде не стояли эти столы — тёмные, мрачные, массивные. И ещё книги. Никогда прежде Жюстин не видела столько книг. Казалось, в доме не осталось ни одной стены, где не было бы стеллажа с книгами. Старыми пыльными книгами.

— Ого! — удивилась Жюстин. — Вы читали их все? — она вздрогнула, услышав смех Хейнца. Смех, который казался совершенно неуместным в этом доме. — Я что-то не так сказала? — растерянно спросила она.

Хейнц стал серьёзным, покачал головой.

— Как вы думаете, вашим друзьям понравилось бы здесь? — спросил он.

— Вам честно ответить?

— Ну, конечно.

— Тогда нет.

— Почему? Разве ваши друзья не читают книги?

— Некоторые читают, но… этот дом похож на старый музей, где давно нужно прибраться, а не на место, где можно жить.

— Не думал, что сейчас кто-то знает о музеях.

— Марк возил меня как-то раз.

— Так ваш мужчина увлекается историей?

— Нет, просто где-то прочитал, что каждый цивилизованный человек должен хоть раз в жизни посетить музей и прикоснуться к своей истории.

— Да, я тоже где-то об этом слышал.

— И поэтому собрали здесь эти книги?

— Нет, — Хейнц снова рассмеялся. — Просто в четырнадцатом секторе умерло несколько старых писателей, управление перешло к музыкантам. Им пришлось переезжать в новый дом, где жили писатели, а там была такая большая коллекция книг, что для инструментов не оказалось места. Вот и встал вопрос, куда девать эту коллекцию.

— И вы взяли их все?

— Только часть.

— Но… — Жюстин подумала, что совсем не понимает странных людей. — Но разве не проще занести их в базу данных репликаторов, и когда нужно просто создавать?

— Вот и я так подумал сначала, но потом, когда увидел их…

— Вам стало их жалко?

— Жалко? Я вообще-то хотел сказать что-то о любви и памяти. Но жалость, думаю, тоже сойдёт.

— Вы снова шутите?

— Нет. В каком-то роде мне действительно стало жаль уничтожать эти книги. Тем более время когда-нибудь всё равно заберёт их. Некоторые уже так стары, что их страницы рассыпаются, стоит лишь открыть книгу.